Он собирался посетить его сразу после назначения, которое свершилось, так же по каким-то непонятным правилам, уже через пару часов, как несчастный неожиданно свихнувшийся генерал был отправлен в местную психотерапевтическую клинику. Но Петра удержали дела.
Ему пришлось снова выехать на место убийства Крохобора и бомжа Савелия, он еще раз при дневном свете осмотрел территорию, потом вернулся в управление и долго вызванивал госпожу Полтинную - благоверную супругу Ивана Исаевича, но так и не вызвонил. Несколько мобильных телефонов ее, которыми с ним поделились в офисе Крохобора, упрямо молчали, а по месту работы Агригады Павловны - в одном из комитетов федерального правительства - разговаривать с ним не захотели.
Он перезванивал несколько раз, говорил, что срочно, что беспокоят из Янска, но в ответ несдержанно ржали, отнекивались, в конце концов выдали, что хватит, мол, дергать нас хоть из Янсков, хоть из Хамсков, здесь работают, а не фигли-мигли крутят и бросили окончательно трубку.
Под вечер Петр отправился в морг, к судмедэкспертам. Печальное заведение находилось недалеко от дома, где Смоковницын проживал, поэтому посещение начальства он решил отложить до следующего утра. Но не срослось.
Звонок Раисы его настиг, когда он, уже предвкушая плотный ужин и крепкий здоровый умеренно продолжительный сон, подходил к своему подъезду. Пришлось возвращаться в "управу".
- Ну да ладно, - успокаивал себя оперативник, - завтра зато не придется время терять, сразу с утра делами займусь.
Он намеревался доложить начальству все, что ему известно по делу, понимая, что вовлечение губернатора в подследственные будет равносильно взорвавшейся бомбе.
Смоковницын закрыл за собою тяжелую дубовую дверь и онемел - в кресле Голованного закинув короткие толстые ноги с длинными черными туфлями на генеральский стол, еще заваленный документами, оставшимися от прежнего хозяина, удобно расположился, поигрывая в пухлой ручке телепультом, оскорбленный утром Петром безвестный майор из Кировского комиссариата. Петр решил пока промолчать о губернаторе.
- А-а, господин капита-ан, добро, добро пожаловать! - с нескрываемой ленцой в голосе, и не делая ровным счетом никаких движений для приветствия, через губу буквально выдавил из себя новый начальник.
Смоковницын с удивлением обнаружил что тот выпивший. На тумбочке, рядом с письменным столом, открыто, вызывающе нахально, вытянулась узкая бутылка молдавского коньяка. Но не это поразило вошедшего, поразило до колик в груди новое звание утреннего знакомца. На погонах толстяка лихо горели свежим золотом полковничьи звезды.
Смоковницын решил, что, как и Голованный, теряет рассудок.
- Ты чего замер, садися, садися, меня не стесняйся, - кивал совершенно по-хозяйски на стулья у окон разухарившийся наглец, - пить будешь - наливай, я чего-то подустал сегодня, столько дел, столько дел...Так что давай-ка сам, давай за мое назначение и вот, - он стряхнул с левого погона невидимую пыль, - вот за эти знаки достоинства, давай-давай!..
Но Смоковницын решительно отказался.
- Не уважаешь, - спокойно заключил полковник, - ай, плохо, Смоковницын, плохо, надо начальство уважать, ублажать, понимать, тогда жизнь станет хорошей. У тебя вот почему жизнь не ладится, потому что законы жизни не соблюдаешь, а ты соблюдай - все будет, все-все!
"Точно - спам, решил Петр, надо же назначили на мою голову, порядочная, видно, сволочь". Вслух спросил, не уходя от сатисфакции взглядов:
- Вы мне скажите, как за один день через звание перелетают честные милиционеры?
- А-а, ну Смоковицын не туда тебя повело, - он неприятно улыбался широкими губами, разевая рот, словно хотел съесть большой кусок рассыпчатого торта, - если любопытно, то знай - приказ обо мне давно готовился, а то, что сегодня случилось - простое совпаденьице. Удовлетворен?
- Нет, - честно признался Петр - как через звание переходят все-таки?
- А так и переходят, - сладчайше позевывая рассуждал полковник, - не хамят начальству, во-первых, слушаются его, во-вторых, а в-третьих, когда начальство предлагает, то не отказываются! Удовлетворен? А, Смоковницын?..
- Нет, - уже обостряя разговор, ответил Петр. - Вы, извините, персона временная, а позволяете себе лишку - с задранными ногами сидеть некультурно.
Собеседник и бровью не повел. Выдержал длинную, нарочито длинную театральную паузу, потом немножко привстал в кресле, ожесточил взгляд.
- Нет ничего более постоянного, чем временное, так кажется? - очень медленно, так делают внушения психически больным, проговорил он, - Так! Сколько бы я здесь ни находился, Петр Иванович, подчиняться вы будете мне беспрекословно! Беспрекословно, я повторяю! Не задавая лишних вопросов. А если позволите себе некорректность, то буду расценивать не как личное, а как служебное оскорбление и принимать соответствующие меры. Это понятно?! Понятно, я спрашиваю?
Смоковницыну пришлось покорно кивнуть.
- Вот и хорошо. Можешь, Петя, называть меня по-свойски - Маргел Юросович, без всяких званий, я не настаиваю... Мы же в конце концов с тобою приятели, неплохо посидели в прошлый раз, я помню, всех помню, кто тогда не посчитал за западло простого литеху поздравить. А что я тогда был - да ничто! Одной помойкой, как говорится, командовал.
Смоковницына передернула от прямого нескрываемого хамства. Но он вспомнил в подробностях тот вечер, когда случай занес его на обмывание погон едва оперившегося сотрудника комиссариата внутренних дел. Отчетливо вспомнил и фамилию его - Арутюнов. А днем, когда ее называли, даже ухом не повел, не мог себе такой комбинации представить. Никак не мог.
Всплыли в памяти развязные уговоры лейтенанта "дать по бабам", в смысле ехать к проституткам; вроде, зазывал в гостиницу "Юма". Смоковницын стеснительно и пьяненько отнекивался, говорил, что денег на дорогие развлечения у него нет, Арутюнов смеялся открыто, от души, бил Петра в грудь и доказывал, что он - глупец, зачем ментам деньги, коль они при исполнении.
Смоковницын все равно не поддавался, а Маргел все одно кричал, что у него все шалавы с мамками толстыми и сутенерами вшивыми в кулаке, пусть только пикнут, что он будет год всех их иметь, пусть только скурвятся живьем в Коровниках сгноит, в СИЗО значит.
Но Петр не поддался, притворился мертвецки пьяным и уехал на первом попавшемся такси. Не потому что был высоко морален, а как-то неприятно ему стало сразу с момента знакомства общение со старшим лейтенантом.
- А ко мне, товарищ полковник, я требую обращаться в соответствии с уставом внутренней службы строго по званию, - Смоковницын уничтожил все пути для налаживания мирных отношений. Еще миг назад, прояви лояльность к зарвавшемуся хаму, судьба могла бы повести капитана милиции по иному пути, теперь он был обречен.
Арутюнов опять долго театрально молчал. Извлек откуда-то бурую толстую гавайскую сигару, не торопясь подкуривал.
- Разрешите идти, товарищ полковник? - подчеркнуто вежливо поинтересовался Смоковницын.
- Нет, - ответил Арутюнов, - стой пока или садись, как хочешь...
Наконец сигара раздымилась паровозными выхлопами. "Пока Голованный вернется, кабинет порядком закоптиться, решил Смоковницын". Он не предал словам нового начальника о постоянном и временном должного значения, посчитал, что это блеф, и надеялся на торжество справедливости - возвращения генерала Голованного по излечении.
- Значит так, капитан, - выдыхая густой белый дым говорил Арутюнов, завтра займешься похоронами мальчишек.
До сих пор в речи Маргела Юросовича ни тенью звука не проявлялось южное происхождение, только теперь вдруг на последних словах почти незаметно проскочил отголосок легкого акцента.
"А кто он, задумался Петр, армянин, азербайджанец, кабардинец, кто он, в самом деле?" Не нашел ответа, хотя кавказцев знал не понаслышке, порядочное время проболтался в Чечне, успел выучить, кто есть кто.
- Я оперативник, товарищ полковник, - ответил Смоковницын, - для организации мероприятий есть у нас другие люди, специально предназначенные.