— Что он сказал? — спросил старик по-болгарски.
Минчев перевел слова капитана. Христов задумчиво покачал головой. Поредевшие седые брови его нахмурились, он проговорил медленно и глухо:
— Скажи им, Данчо, что думаю я и такие, как я. Нам без России трудно будет, опять приберут нас к рукам турки. Пропадем мы без России.
Минчев перевел слова Христова и от себя добавил, что такого же мнения и он.
— А Россия с вами всегда теперь будет, — ответил капитан. — Закончим войну, поможем болгарам создать свое войско, обучим болгарских офицеров, и тогда на вас никто не нападет.
— Мой Тодю после войны собирается в Россию, — сказал старик. — Я, говорит, офицером хочу стать. — Старик улыбнулся. — В роду Христовых офицер появится! Поручик, капитан, а может, и сам полковник!
— А еще лучше генерал Христов! — в тон старику ответил капитан. — Болгарин, воевавший в ополчении, настоящий воин, перед ним все двери откроются.
— Истинно так! — подхватил Минчев. — Умел хорошо воевать — носи на плечах офицерские погоны, учи молодых болгар солдатскому делу.
— Тодю всему научится, он у меня толковый, правильный сын! — воскликнул старик, когда Минчев перевел ему свои слова на болгарский язык. — Но-о-о! — подхлестнул он ослика. — Торопись, ленивый! Там нас братушки ждут.
V
Капитан Стрельцов сражался под Систовом и занимал важные высоты на прибрежье Дуная, терпел неудачи под Эски-Загрой и Плевной и брал Плевну, его батарея хорошо помогала пехоте в последних боях у Шипки — Шейново. Гордясь делами своих батарейцев, Кирилл тем не менее полагал, что самое величайшее мужество было проявлено на высотах Шипки и что отныне оно будет символом воинской доблести и русско-болгар-ского братства. Армия, безусловно, не задержится в этих местах н начнет свое движение вперед. Неизвестно еще, когда удастся здесь побывать, поэтому, как только представилась возможность, он решил отправиться на вершину Святого Николая. Хотелось встретиться и со старым другом Андреем Бородиным, который изредка писал ему письма и до последнего сражения был жив. За ним увязался подпоручик Суровов, и Стрельцов охотно взял его в товарищи. Переправу через Дунай и первый бой на Систовских высотах он запомнил на всю жизнь, как и то, что жизнью своей он обязан этому храброму и умному солдату, заслуженно ставшему офицером.
Гора становилась все круче и круче, снег был притоптан сотнями и тысячами солдатских сапог и опанцев, кое-где виднелась потемневшая и замерзшая кровь. Повозок явно не хватало: раненые спускались и пешим порядком, иногда одни, чаще в сопровождении санитаров и товарищей, кое-кого несли на шинелях и носилках. Однажды пришлось задержаться на целый час: вели большую группу пленных турок. Стрельцов обнаружил на их лицах полнейшее безразличие ко всему окружающему; не без горечи Кирилл пришел к выводу, что одеты и обуты турки лучше русских и выглядят сытыми.
Уже на вершине Святого Николая Стрельцов и Суровов на время расстались: Кирилл отправился разыскивать Андрея Бородина, а Игнат — Ивана Шелонина: еще недавно он был жив, об этом только что сообщил старый болгарин, знавший Ивана и собиравшийся отыскать его где-то у Орлиного гнезда.
Бородина Стрельцов нашел скоро: ротный распоряжался уборкой трупов на недавнем поле боя. Он сразу узнал Андрея, хотя тот и изменился за эти месяцы: усы сбриты, лицо посуровело. на щеках и лбу появилось множество мелких морщин. Узнал товарища и Андрей.
— Кирилл! — радостно воскликнул он, бросаясь навстречу другу. — Какими судьбами? Как это важно, что ты видишь Шипку!
— Я, можно сказать, первый паломник на Шипке, — сказал Стрельцов, обнимая приятеля. — За мной сюда придут тысячи: надо же видеть, что вы тут сделали!
— Ничего мы тут не сделали, — ответил Бородин. — Стояли насмерть, вот и все наши заслуги.
— Не рисуйся, Андрей, это тебе не подходит, — проговорил Кирилл, опять обнимая Андрея. — Ты знаешь, я тоже не умею рисоваться и скажу тебе совершенно откровенно, не желая польстить: мы под Плевной, хотя и взяли ее, сделали меньше, чем вы, не занявшие даже небольшого населенного пункта. Не возражай, слушать я все равно не буду! Расскажи, как вы тут жили, как бились с турками. Хочу об этом услышать из первых уст.
Бородин одет в поношенную, грязную и порванную болгарскую шубенку. Погон его не видно. Стрельцов не знал, получил ли он новый чин или заслуженную награду, а спрашивать не желал, чтобы не обидеть друга. Когда Бородин шел к нему — слегка прихрамывал; шрам на его щеке был свежий и немного кровоточил. Глаза у Андрея то оживают, то мгновенно тускнеют, щеки бледные и запавшие — где тот красивый мальчик с небольшими усиками, похожими на маленький треугольник, с расчесанными на пробор волосами! Нет его — перед ним стоял возмужавший воин, в черные волоса которого вплелись седые пряди.