Он сидит возле дивана на полу, смотрит на меня серьезно и обеспокоенно:
— Больно, Ольк?
— Не знаю… — я говорю так же тихо, как и он. В горле сухо, даже сглотнуть не получается. И больно, да.
Губы онемели, и скула жаром жжет. Живот не чувствую совсем. Может, железным кулаком перебило что-нибудь внутри, и тело просто отключило боль? Так бывает иногда. Перед смертью.
— Лежи, дай гляну.
Он аккуратно укладывает меня на диван, распахивает кофту, задирает футболку, трогает живот. Я вскрикиваю. Больно! Так больно!
— Чшшшш… — он тут же успокаивающе гладит, трогает подрагивающие мышцы, — все хорошо, тихо, тихо, тихо…
А потом…
Наклоняется и целует мой живот! Прямо там, где побывал кулак этого мерзавца!
И я не могу ничего сделать. Просто смотрю, как он это делает, как гладит, мягко и осторожно, как целует… Это не больно, совсем.
Но это так… Неправильно. И стыдно!
— Что ты делаешь? Ты что? — шепчу сбивчиво и испуганно. Губы разбиты, шепот выходит со свистом.
— Ничего. Меня мать так в детстве успокаивала, — говорит он, отрываясь от живота и смотря на меня… Странно.
Тут за его спиной раздаются шаги, я перевожу взгляд. Мужик. Такой здоровый, что тот высокий бандит, пугавший меня, наверняка по сравнению с ним покажется совершенно обычного роста.
— Сухой, все. — Коротко басит он, деликатно не разглядывая мой обнаженный живот.
— Скорую давай, — так же немногословно отвечает Олег, который, оказывается, Сухой.
— Не надо скорую!
При простой мысли о том, что коллеги узнают о произошедшем, становится отчего-то стыдно до невозможности.
Я пытаюсь сесть, и, к моему удивлению, это удается. Даже странно!
Голова, конечно, кружится, в глазах темнеет от резкого движения, но все довольно неплохо. Я уже могу нормально вздохнуть. И могу сглотнуть.
Растерянно оглядываю обстановку, замечаю разломанный стул, сорванную со стола скатерть.
Бандитов не видно.
— А где…
Смотрю на Олега.
Тот понимает прекрасно, о чем я, медленно поводит шеей, как борец.
— Не переживай про них, Шипучка.
И улыбается. Улыбка его красит. Я это замечаю уже во второй раз. Или в третий? Ему идет улыбаться. Хочется ответить. Я несмело растягиваю губы и тут же охаю от боли. Слизываю кровь.
— Давай, пойдем умоешься, — Олег серьезнеет, смотрит на меня пристально, помогает подняться и в самом деле ведет умываться.
Его большой друг куда-то исчезает, и, судя по всему, еще и прибраться успевает, потому что, вернувшись обратно, я не застаю существенного беспорядка.
Умывание пошло мне на пользу, а прекрасный внешний вид, мелькнувший в зеркале, привел в тонус.
Бррр… Красотка!
Я иду к телефону.
— Зачем? — Олег не делает попытки остановить, просто смотрит, остановившись у косяка.
— В милицию позвоню. Нападение, избиение…
— Шипучка, не надо. Их не найдут.
— Милиция не найдет?
— Никто не найдет.
8. Сейчас
— Ольга Викторовна, давайте я первый.
Мой постоянный фельдшер, Вадим, оттесняет меня в сторону и решительно шагает вперед, в темное парадное.
Я иду следом, непроизвольно морщась от вони кошачьей мочи.
Вот, вроде, должна за столько лет на скорой привыкнуть к подобному… А не привыкается.
Квартира на пятом этаже, лифта нет.
Поднимаемся в полной темноте, только Вадим впереди фонариком светит.
Дверь, старая, обшарпанная, еще с советских времен, приоткрыта. Заходим. Вони становится больше. Я вздыхаю. Типичная питерская коммуналка. Одно время мне казалось, что они исчезли, но нет, просто я место работы меняла. И в том районе, где каталась, все коммуналки уже расселили. А затем вернулась на Ваську. И вот они, родимые.
Вызов к женщине, шестьдесят пять лет, давление. Стандарт, в принципе.
К нашему приезду давление нормализовалось, женщина бодро сидит со стаканом сивухи.
Рядом бегают дети, орут, их никто не останавливает.
Меряю давление, даю рекомендации насчет употребления спиртного.
Вадим молча пишет.
Пустой вызов.
Как и процентов семьдесят на смене.
Кроме пациентки, в комнате еще две женщины, из соседней комнаты слышны мужские пьяные голоса.
Женщина, судя по всему, хочет в больницу, но показаний для госпитализации нет, о чем я и говорю.
Тут же получаю порцию ругани, встаю, под угрозы жаловаться и крики про «Гиппократу давала» иду к двери.
Вадим топает следом. Его почему-то не матерят. Боятся, наверно, он — парень серьезный.
Прохожу мимо кухни, обращаю внимание, что на самом краю плиты стоят на огне две кастрюли с кипящим варевом. Дети с визгом носятся в опасной близости от кипятка.