Лада упёрла ладошки в боки и по девчачьи пробурчала под нос:
— Дождетесь у меня, вот возьму и возрожу на земле МАТРИАРХАТ.
Оба замерли.
Семён робко предположил:
— Ты можешь нас разделить?
Савелий кивнул.
Лада покачала головой.
— Так дело не пойдет. Понимаете, умный и сильный, либо вы работаете вместе, пока не поймёте, что Земля одна и растём мы на ней бок о бок, либо я оставляю вас здесь и одна иду спасать мир.
Оба опустили головы.
Часть третья: «Сиречь Земли»
Было время без печали -
Мы тревог почти не наблюдали,
Сыто ели, крепко ночью спали
И голодных дней не предвещали,
Холод, страх за дверью оставляли
Нас боялись, нас же уважали.
Кровь, огонь, печаль — лишь на границе,
Тыл не тронь — наш строй и наши лица.
Но пришла беда когда не ждали -
Продались отцы и нас продали.
Иллюзорный сон не дал ответа
Почему мир рухнул без обета?
Воронье на трупы налетело,
Крики, плач и стоны слышит небо.
Всё ушло…
А ведь было время без печали,
Знал весь мир, что есть страна иная.
Знал, что равные здесь все и равноправье,
Знал, что будет завтра, не зевали.
Все тянулись к небу и мечтали,
Все хотели, были и рожали,
И сирот одних не оставляли,
Об убийствах и не помышляли…
Но пришли ценители «успеха»
Веру дали, всё взамен забрали,
Потянулись вереницы нищих,
Кем гордились — с тех теперь смеялись,
Чем гордились — стало странно лишним.
Вот итог прошедших лет стараний,
Для чего же деды спины рвали?
Для чего пот трудный проливали?
Для того чтоб всё ушло в забвенье,
Для того чтоб прокляли всё внуки.
И пришла разруха и стенанья,
Недовольный шёпот и ворчанье,
Но не будут слушать «люди власти»
Чести нет, открыты волчьи пасти.
С головой вся рыба скоро стухнет,
Было время — стало просто пусто.
Глава 1 — Акт первый —
В два часа дня на платформе было совсем немного народу. Грибники и ягодники ещё не вышли из леса, ещё набивали корзины и короба дарами природы. Грибы пёрли, как ошалелые. Запасов на зиму должно быть много.
Дачники и поселковые жители предпочитали мотаться в город на первых или последних электричках. К тому же большинство дачников отгуляли свои отпуска летом и теперь приезжали на дачи лишь по выходным. Сегодня же — если Токаява Кебоши ничего не путал — был обычный будний день. Вроде бы даже середина недели. За три недели в российском лесу японский мастер как-то сбился со времени за тренировками.
Наскучив сидеть под сакурой в Японии, Токаява-сан вернулся в Россию, и в первую очередь его потянуло на тренировки на природу. Вспоминая суровый нрав дальневосточной тайги, сибирских и уральских комаров, сенсей многих поколений юниоров выбрал место не менее красивое, но более безопасное — северные Ленинградские леса. Места прошлых тренировок.
Сегодняшний день действительно был хорош. Чудо что за день. Конец сентября — хорошее время возвращаться. Ещё тепло, ещё только начало увядания природы. Тем более в этом году лето выдалось затяжное, захватившее и первый осенний месяц.
Поднявшись на платформу с торца, Токаява двинулся к дальнему краю. Видимо, электричка опаздывала, недаром люди на платформе проявляли признаки нетерпения: то и дело подносили к глазам циферблаты ручных часов или пялились на экраны мобильных телефонов, становясь на самый край, озабоченно вглядывались в рельсовую даль, с беспокойством оборачивались на светофор — не зажёгся ли зеленый?
Кебоши же задержка поезда нисколько не волновала — часом раньше, часом позже, минуты и часы для него уже ничего не решали. Ему некуда торопиться и некуда опаздывать. Всегда существовала только Цель, а время не имело значения.
Странные чувства испытывал он сейчас. Нечто подобное, наверное, чувствует человек, вернувшийся в нормальный мир после долгой отсидки. Вроде бы все кругом знакомо и понятно, но все равно — как на другую планету попал.
Стоило закрыть глаза, как перед глазами стояли тренировки.
Токаява резко обернулся, услышав приближающееся шарканье за спиной. Наверное, слишком резко… или слишком пристальным взглядом ожег — судя по тому, как опешил незнакомый паренёк.
«Отвыкать надо от лесных привычек, вернее привыкать к жизни среди людей», — подумал тренер: «Ни к чему на ровном месте привлекать к себе внимание».
— У вас зажигалки не найдется?
Парень, студенческого возраста и вида, перетаптывался на месте, почему-то старательно отводя взгляд в сторону.
Зажигалки у Токаявы, разумеется, не было, и быть не могло. Зажигалка — это городская дурь, это для того, чтобы распутным девицам в кабаках давать прикуривать, или чтобы меряться крутизной фирм. Его это десятки лет как не волновало.
Покопавшись в кармане, Токаява достал коробок со спичками, бросил курильщику:
— Оставь себе.
Когда-то давным-давно он и сам курил. Вернее, тот, другой, курил. Сейчас и не скажешь, зачем это надо было. Столько здоровья оставил в городских бандах Токио.
Паренек студенческого вида выдавил из себя «спасибо» и направился к дожидавшимся его двум девицам. Они сидели на корточках возле небольших рюкзаков, мяли в пальцах сигареты. Видимо, троица возвращалась в город после отрыва на даче, следы которого можно разглядеть на утомленных лицах.
Трое… целая толпа. Когда долго не видишь людей, ну за редчайшим исключением в виде грибников, то и три человека будут казаться толпой.
На платформе зашевелились люди, потянулись к вещам. Вдали послышалось нарастающее гудение электропоезда. Ветка странного транспорта Антисистемы ещё не дотянулась до этих мест от Санкт-Петербурга.
Электричка пришла почти пустой. Вот что значит будни. Любое место на выбор. Хочешь у окошка, хочешь с краю. Хочешь по ходу поезда, а хочешь против хода.
Токаява сел у окна напротив входа и бросил кожаный плащ, который до того держал в руке, на сиденье рядом с собой. Кожаный плащ по той погоде, что стояла сейчас, был явно лишним, но не оставлять же его в лесу. Как верный друг и товарищ, он согревал его в холодные ночи. Так же с собой у сенсея был лишь один рюкзак, но туго набитый. Его положил на сиденье напротив, чтобы положить на него ноги, блаженно расслабив перетруженные мышцы. Все таки за неполный месяц в лесу спуска себе не давал — тренировки шли по полной.
На сей момент, как любят выражаться, состав «перевозил воздух». Кроме Токаявы Кебоши в вагоне была лишь аккурат та самая, уже знакомая ему студенческая троица. Она устроились в другом конце вагона. И «везти воздух» поезду предстояло ещё долго — примерно час.
Станция, с которой Токаява возвращался, находилась на сто первом километре от города. Сейчас пойдут леса и лесные полустанки и только через шестьдесят километров начнутся густо населённые места. Это сенсей помнил точно.
Состав тронулся.
За окном, как в детской песенке, уплывали вдаль: посёлок, лесопилка, переезд, стоящий на отшибе домик лесника. Затем слева и справа потянулись сплошные леса, прореженные вырубками.
Токаява испытал вдруг странное и весьма неожиданное ощущение. Что-то вроде щемящей тоски. Он знал, что уезжает навсегда. Уезжает из мест, которые стали его домом. Его земля, его территория, его временный дом. Конечно, как известно, «никогда не говори никогда». Но это, увы, не его случай. Он едет с тем, чтобы никогда не вернуться — годы берут своё.