– А мой думает, я сегодня в опере, – фыркнул Джефф. – Пожимаю руку таким же вычурным адвокатам, как он, и под тоскливое пение знакомлюсь с седыми старушками и их внучками, пресными на лицо и речи.
– Тим, а твой чего? Не бушевал больше после скандала на скачках?
Сегодняшнего счастливчика в вист передёрнуло. Скандал и правда был крупный и стоил отцу солидной суммы денег, чтобы его замять. Ещё пришлось выплатить штраф организаторам скачек за срыв мероприятия и возместить траты на лечение пожилой леди Гамильтон, которая чуть не сошла с ума от стыда, после того как Тим прикрепил ей на шляпку конский хвост и выдал это за последний писк моды. Разбитый королевский фарфор тоже влетел в копеечку, а позор на голову лорда Андервуда был такой, что с месяц тот не выходил из своего кабинета в банке Lloyds&Underwood, не встречался с клиентами, не выписывал ссуды и вообще не появлялся в обществе, чтобы, не дай бог, ему не припомнили выходку его развязного и неуправляемого сына.
– Мы с ним с тех пор не виделись, – выдавил Тим, и это было правдой. Лорд Андервуд наотрез отказался общаться с отпрыском и даже открытку на Рождество не прислал. – Но он регулярно пополняет мой счёт, о тратах не спрашивает, а больше мне разговаривать с ним не о чем.
– Вот повезло, – завистливо протянул Фил. – Мой заставляет меня на следующей неделе приехать домой. Видите ли, у его женушки именины, будет много высокопоставленных гостей, и либо я тоже покажусь, буду вежлив и обходителен, либо прощай дополнительная тысяча фунтов в год.
– Терять тысячу фунтов неосмотрительно, – покачал головой Тим. – Поезжай.
Фил сладко потянулся.
– Если бы вы знали, как мне лень. С отцом ещё можно встретиться, но как подумаю, что придётся на завтраке, обеде и ужине общаться с мачехой, то сразу тошнит.
– Ещё и в пять часов на чае, – прыснул в рукав Джефф.
– Все мы недолюбливаем наших мачех, – многозначительно заметил Тим, – но, как назло, зависим от наших отцов. И за что же нам такое наказание?..
– Один Генри – счастливчик, – протянул Фил. – Хоть его родная мать и умерла, но отец новой женой так и не обзавёлся. И наш приятель может бродить себе спокойно по дому и не дрожать осиновым листом, что случайно помешал «матушке» музицировать или задел локтем её любимую фарфоровую чашку.
Генри – широкоплечий, русоволосый, с голубыми глазами и в очках на цепочке – приосанился и довольно засопел. Он любил, когда ему завидовали, а делалось это крайне редко.
Чаще всего обсуждали Филиппа: его отец покровительствовал университету, в котором учился сын, и ежегодно отстёгивал крупные суммы на содержание кампуса и библиотеки.
Реже – Джеффа и Тима. Андервуд был настоящим щёголем, часто равнодушным до всех вокруг, холодным на чувства и скупым на комплименты. Профессора никогда его не хвалили, и держался он за стипендию только благодаря своей игре в университетском театре. Играл неплохо, и, самое главное, театр был единственной вещью, которая ему без притворства нравилась. После выпивки, карт и сигар, конечно.
– Зато у Генри есть кузина, – подал голос с малахитового кресла Тим. Вульгарно закинув ноги на подлокотник, он уже почти лежал, как на диване, и смотрел в потолок, постоянно зевая. С потолка на Тима тоже смотрели: то была огромная и тяжёлая хрустальная люстра, пыльная и старомодная. – И ещё неизвестно, что в итоге хуже.
Фил ударил себя кулаком в лоб.
– Точно! Помню, я был ей представлен на ежегодном университетском благотворительном ужине. Прости, друг, но страшнее и глупее девицы я не видел!
– Она ещё и вздорная, – вздохнул Генри. В обществе он обычно болтал немного, так как заикался, но при друзьях и в «Сорняках» чувствовал себя расковано, а потому и говорил чище, и даже в пять раз больше привычного.
– Она до сих живёт в вашем доме?
Генри кивнул.
– Ей прописали долгое лечение и еженедельные консультации у доктора Филсбрука. Вот отец и предложил ей поселиться у нас, чтобы не тратить средства, силы и время на поездки. Так она не только приняла его предложение, но и гувернантку с собой притащила! – От негодования Генри жахнул ладонью по креслу. – А та – настоящая грымза с кривым носом, редкими зубами и жутким французским акцентом! Каждый раз, когда я приезжаю домой, она заставляет меня сидеть и слушать, как она читает Вольтера. И, главное, отец радуется и во всём ей потакает! А мне и сдвинуться со стула нельзя во время этих кошмарных чтений! Ух! Так бы и проучил мерзавку!