– А ты постарайся, чтобы не придушил, – подмигнул приятелю Джефф. – Добудь подвязку, и кукарекать не надо.
– Я в деле, – решительно ответил Тим и посмотрел на остальных. – Не трусьте. Действительно, сколько можно одни и те же запонки из кармана в карман перетягивать? До старости?
– Ладно, – выдохнул Генри, – я тоже в деле. В конце концов, давно хотел поквитаться к Кэтрин. Фил, ты с нами?
– А у него выбора нет, – просвистел Джефф. – Трое против одного. Либо он делает, как все, либо пусть забудет про «Сорняки».
– Я с вами, – сдался Фил и тяжело вздохнул.
Ударили по рукам сразу. Сразу же и дали друг другу слово джентльмена, что участие должно быть честным, и лучше проиграть и опозориться перед доброй половиной университета, чем солгать приятелям и выдать за подвязку мачехи (как и кузины Кэтрин) подвязку какой-нибудь девицы лёгкого поведения.
Вечер клонился к ночи, и вдохновлённые спором авантюристы вновь уселись за карты. И только Тим устало повёл носом, махнул на вист рукой, бухнулся на диван неподалёку, стянул со столика утреннюю газету и, делая вид, что читает, прикрыл глаза.
В Девонсайде, где отец поселился с новой женой, Тим не был с двенадцати лет. И если до того, как в дом вошла новая хозяйка, Тим был на домашнем обучении, то сразу после свадьбы отец решил, что сыну больше не место в доме, и круглый год Тим должен проводить в частной школе для мальчиков и даже оставаться там на каникулы. А, если будет нужно, лорд Андервуд сам приедет к нему – тогда и повидаются.
Поначалу Тим мало что понимал, потом бесился от злости, потом свыкся, завёл таких же друзей по несчастью, как и он сам, понял, что пользы от отцовских денег может быть куда больше, чем от отцовской любви, общаться с ним перестал окончательно, зато стабильно проверял свой банковский счет, который так же стабильно пополнялся. Колесо крутилось, жизнь шла, диплом юриста и адвокатская практика уже маячили на горизонте, и вот теперь пришла пора вернуться в Девонсайд… Всего на две недели, а, может, и меньше, но Тиму уже было плохо от этой мысли. Его крутило, голова разболелась, и ничего не хотелось, только лежать на диване и делать вид, что дремлешь, хоть это и было неправдой.
Голоса друзей только подливали масла в огонь. Громкие, они напоминали маленькие молоточки и беспощадно били по вискам, усиливая боль. Злобно скомкав газету и швырнув её в угол, Тим закрыл уши руками, повернулся спиной к приятелям и снова закрыл глаза. На душе было противно, в горле от алкоголя тоже, и даже носу было нехорошо, так как воздух в «Сорняках» насквозь пропитался сигарным дымом, и дышать было уж очень тяжело.
Постепенно шум стих, а перед глазами вместо диванной спинки растянулись бескрайние поля Девонсайда. Зелено-лиловые летом и золотые ранней осенью, они были полны уюта и покоя. Тим помнил, как, будучи ещё совсем мальчишкой, бегал по ним, а за ним следом бегали две няньки, пытаясь схватить шалопая и вернуть домой прежде, чем он вывихнет ногу или запнётся о грабли. Шалопай ловился с трудом, чаще всего всё-таки сбегал, потом падал в заболоченный пруд и доставлялся местным рыбаком или пастухом к воротам Девонсайда весь мокрый, в порванных штанах, с илом и жабами в карманах.
Мать никогда не ругалась, только качала головой, велела слугам высушить и переодеть сына, тут же укладывала его в кровать и поила горячим молоком с пенкой. Пенка была противной, но Тим терпел, а мать так и сидела у его кровати весь день, а потом и всю ночь, потому что после таких «прогулок» у мальчишки обычно поднималась температура, начинался озноб и кашель, и веселья было мало, разве только слушать истории, которые мать ему время от времени читала. Но в один снежный зимний день всё оборвалось...
Тим заворочался на узком диване. Подложенная под голову рука затекла, прикрытым глазам было хорошо и комфортно, хотя чуть ранее их слепил яркий свет, идущий от люстр с потолка, а вот ногам стало совсем неудобно, потому что диван был Тиму далеко не по росту. Но лежать всё равно было можно, если бы только за плечо не дёргали, а дёргали с каждой секундой всё сильнее и сильнее, так что Тим поморщился и открыл глаза. Над ним нерушимой скалой высился мистер Пайк.
– Мистер Андервуд, – суровым тоном начал смотритель клуба, – мы закрываемся.
Тим сел, потёр заспанное лицо и, часто моргая, уставился на того, кто его разбудил.
– Мистер Андервуд, – тон мистера Пайка стал суровее, – вы слышали? Мы закрываемся. Все джентльмены давно разъехались, и ваши друзья тоже.
– Как? – пробормотал Тим. – Фил и Генри тоже? И даже Джефф?