После обильного и вкусного ужина мы прослушали сообщение: «Бессемеровский процесс и история повышения качества стали». Сообщение было очень обстоятельным. Так человек бесплатно получает образование. К сожалению, не все присутствовавшие сумели полностью оценить такую прекрасную попытку разнообразить наш отдых.
На другой день утром мы собирались кататься на санках и на лыжах. Но культурник задержал нас. В напряженной тишине он торжественно произнес:
— Товарищи! Только что получено сообщение о том, что предприятие «Радиофония» выполнило пятилетний план! Предлагаю послать коллективу предприятия пламенный привет и обсудить его достижения!
Затем он прочел лекцию «От лейденской банки к телевизору» с показом диапозитивов. Потом был обед и обозрение событий международной жизни с упором на развитие техники слабых токов. Во время вечернего чая по радио передавались монологи на греческом языке, — наверное, очень красивые. После ужина состоялся доклад «Об основах применения искусственных удобрений» и читались отрывки из «Деревянной деревни»[5]. В половине третьего ночи репродукторы, установленные во всех коридорах, оглушительно возвестили, что в одиннадцатом туре голосования французский президент все еще не был избран.
На другой день с утра мы вновь хотели ехать на лыжах. Культурник появился в норвежском свитере, шведской шапочке и с чемпионскими лыжами красного дерева. Воткнув лыжи в снег, он подробно объяснил нам технику переменного, шага по Олафу Андерсону. Потом был обед, и культурник декламировал отрывки из «Вацлава Живсы»[6]. По непонятным причинам люди громко втягивали в себя суп, звенели стаканами и бренчали вилками. Вечер протекал безмятежно. Культурник пел массовые песни и с чувством аккомпанировал себе на гитаре.
На другой день не поехали на лыжах потому, что была оттепель, и потому, что культурник созвал всех в читальню и произнес речь.
— Как мне удалось выяснить, — обратился он к нам, — у многих из вас буржуазные представления об отдыхе. Между нынешним отдыхом и отдыхом вчерашнего дня есть существенная разница, товарищи! Богачи хотели только, чтобы им на курорте было удобно, мы же смотрим на это в корне иначе!
Потом он обосновал этот тезис теоретически и осветил важность более полной и интенсивной душевной жизни, непрестанного совершенствования квалификации каждого человека, его идейного роста, расширения его кругозора и убедительно доказал, что достичь чего-либо подобного дома нельзя, а возможно только здесь. Буржуазный идеал — отдых, чтобы отдохнуть, — был полностью разгромлен. Потом он раздал нам различные книги и предложил к следующему дню подготовить по ним рефераты. Мне досталось произведение «Как бороться с колорадским жуком», столь близкое кругу моих интересов. Эта книга прямо захватила меня, так же как моего соседа-сталевара труд «Вопросы мичуринского овощеводства». На этом дело, однако, не кончилось.
— Оказывается, — провозгласил культурник, прежде чем человек мог перевести дух, — некоторые товарищи недооценивают значения коллектива. Они разбиваются на парочки и подозрительным образом изолируются, что ведет, с одной стороны, к распаду нашего отдыхающего коллектива, а с другой — к заметному падению нравственности. Мы этого не потерпим. Мы не будем возрождать нравы крупной буржуазии, ездившей сюда в поисках морального разложения.
Во время обеда не произошло ничего особенного. Культурник читал по радио сообщение о результатах суданских выборов и статью «Оправдала ли себя система «дубль-вэ» с тремя защитниками против сборной Италии в августе позапрошлого года?», но кто-то перерезал шнур громкоговорителя.
После обеда культурник зашел ко мне.
— Ты напишешь стихотворение о жизни отдыхающих, — сообщил он мне по секрету.
Я обратил его внимание на то, что последнее стихотворение было написано мною тринадцать лет тому назад. Но культурник и глазом не моргнул.
— Подойдет, — сказал он, — немного подправь и заостри в сторону отдыха. Или, может быть, наши трудящиеся тебя не интересуют? — загремел он вдруг. — Может быть, ты думаешь больше о личных удобствах, чем об интересах масс?
Мы спорили около часа. И я продал себя на три свободных дня. Не спрашивайте, что я написал; знаю только, что некоторые товарищи перестали со мной здороваться и что если я когда-нибудь и замышлял разложить коллектив и создать подозрительно изолирующуюся парочку, то теперь мне пришлось от этого отказаться.
Когда я три дня спустя относительно свежий и набравшийся сил вернулся в среду отдыхающих, то выяснил, что их стало заметно меньше. Тем же, которые оставались, неутомимый культурник продолжал читать лекции о дарвинизме, импрессионизме, идеализме и об уходе за человеком, ужаленным коброй. Для вечернего самодеятельного концерта я должен был выучить два стихотворения Яна Костры[7], приготовить рассказ из жизни ацтеков и аккомпанировать на рояле культурнику, исполнявшему вариации на темы тирольских танцев. И так текли дни — радостно, плодотворно и с несомненной пользой.
Я немного похудел, но это пустяки — в канцелярии нагуляю снова. От чтения меня тошнило, я плохо спал и тосковал по спорту, свежему воздуху и возможности помечтать. Впрочем, и это не так уж важно: ведь послезавтра я буду дома.
С культурником я расставался у автобуса.
— Выше голову, — сказал он мне ободряюще, — ты должен гордиться тем, что сумел использовать отпуск по-новому, в духе времени, что ты отверг пережитки прошлого и свободно шагнул вперед.
В автобусе я был один. Остальные отдыхающие давно сбежали — только мне пришлось терпеть, потому что дома у меня был ремонт, а зимой все сохнет медленно.
Я ехал по сказочной стране, по мерцающим долинам, по морю озона, я с завистью смотрел на лыжников, которые бороздили чистые снежные склоны, ничего не зная об основах применения искусственных удобрений и о результатах суданских выборов. Я с радостью думал о своем братиславском кабинете; через какой-нибудь год я, вероятно, снова смогу интересоваться вопросами культуры.
Перевод со словацкого В. Савицкого.
Ганчо Краев
КОГДА РУЖЬЕ НЕ СТРЕЛЯЕТ
Первым долгом познакомьтесь с главным виновником всех событий, о которых пойдет рассказ. Панчо Гера, в сущности, не какой-нибудь особенный герой, а обыкновенный крестьянин в грубошерстном костюме с охотничьим значком на куртке. Свою заячью шапку он снимает, только входя в сельсовет или в правление общества охотников. Панчо Гера обладает всем, что отличает страстного охотника: большой рост, грубая опаленная солнцем кожа и двустволка старой системы, уже изрядно разбитая. Она досталась ему еще от отца.
Трудно сказать, где Панчо Гера проводит большую часть своей жизни: дома или на охоте. Но можно с уверенностью утверждать, что думает он больше о ружье, чем о своей жене. Поэтому жена его частенько высказывает недовольство, и бог знает, какие мысли и сомнения приходят ей в голову. Однажды рано утром Панчо Гера взял патронташ и сумку, надел на плечо свою старую двустволку и, остановясь у порога, небрежно бросил:
— Сегодня ничего не готовить! Вечером принесу куропаток.
«Господь тебя знает, по каким куропаткам ты шляешься», — подумала жена, провожая его ревнивым взглядом.
А Гера, как на первомайском параде, гордо замаршировал по площади, жалея, что никто из соседей на него не смотрит. Свернув в глухой переулок, он остановился около плетеной калитки Дони Канского.
— Дони! Побратим!
Вместо Дони к нему бросилась большая рыжая собака.
— Дони! — кричал Гера, — Я иду на охоту. Приходи вечером на тушеных куропаток. Только, смотри, не являйся с пустыми руками, как прошлый раз. Вино твое, слышишь?