Мысли председателя были прерваны появлением «противной стороны» — вошел Панчо Гера с неизменной заячьей шапкой в руках. Свою двустволку он оставил в первой комнате у делопроизводителя, тоже страстного охотника.
Председатель сел за стол и спросил с явно деланной улыбкой.
— Ну как, Панчо? Везет на охоте?
— Да как сказать… Уж если попадется что на мушку — не пропущу, — как-то двусмысленно подмигнул Гера. — Но ведь это зависит не только от меня.
«Ага, кажется, он начинает признаваться», — подумал председатель, а Гера продолжал:
— От нее тоже зависит. Ведь сам знаешь, стара уже. Не тот товар. Прямо скажу, не доволен я ею.
— Вот как? Значит, стара, и ты уж с ней не ходишь?
— Нет, пока хожу, как не ходить. Но, может быть, скоро распрощаюсь.
Председатель в затруднении посмотрел в окно. По площади ходили крупные белые и серые гуси. Два тополя у реки сплелись тонкими ветками и раскачивались на ветру, будто хотели коснуться синего неба. Хорошо бы сейчас вместо этого разговора шагать по залитому солнцем полю!..
Председатель очнулся от своих мыслей и сухо сказал:
— В общем, понял я тебя. Ты думаешь о другой. А может быть, уже нашел какую-нибудь, этакую модную, а?
Панчо Гера, стоявший до сих пор, подсел поближе к председателю и смущенно начал ломать спичку, взятую из большой, как миска, синей пепельницы. Он снова унесся в мечтах к витрине, где была выставлена новая двустволка.
— Да, правда, понравилась мне одна в городе. Но не знаю… Увидим.
За дверью послышались приглушенные всхлипывания.
— Ага, ясно! — строго сказал председатель. — Кто же она? Брошенная кем-нибудь или вдова? — Он встал и, засунув руки в карманы, ждал ответа.
Гера немного удивился такому вопросу и слегка отодвинулся вместе со своим стулом.
— Хочешь сказать, комиссионная? Нет, совсем не бывшая в употреблении. Нова-новешенька. Если вопрос о комиссионной, то я такую уже имею. А эта только что с завода.
Теперь председатель удивился в свою очередь.
— Подожди, Панчо, ты о чем говоришь?
— О своей старухе.
Панчо вышел и вернулся с двустволкой.
— А ты, председатель, о чем?
Но председатель не имел возможности ответить. Держась за живот, он неистово хохотал. Вдоволь насмеявшись, открыл двери и пригласил обеих жалобщиц. С красными заплаканными глазами в черных траурных платках появились Панчовица и ее мать. Старуха застучала палкой и набросилась на зятя:
— Ишь ты, негодник проклятый! Я тебе отдала свое дитя чистое, как капелька. А ты теперь тянешься другую взять!
Она замахнулась палкой, но председатель вовремя остановил ее и с помощью Панчо объяснил, в чем было дело. После этого он произнес небольшую речь, в которой обвинял Панчовицу в ревности и поспешных выводах. Женщина опять заплакала, но теперь уже от радости. Улыбнувшись сквозь слезы, она нежно поглядела на своего красавца.
Из сельсовета они вышли под руку, как молодожены. А сзади, часто-часто стуча палкой, плелась старая мать.
После вышеописанных событий Панчо Гера купил новое блестящее ружье, частенько приносил то зайца, то куропатку и приглашал в гости своего побратима Дони Канского с его бутылью.
И теперь в доме Панчо Гера полная тишь да гладь, и счастье вьет там свое гнездо.
Перевод с болгарского В. Потемкиной и Б. Хромушкина.
Э. Петреску
РЫБАЦКАЯ СОЛЯНКА
Фэникэ очень любил рыбу. И уху, и тушеную с луком, но особенно ему нравилась рыбная солянка. Однажды он ел ее с теплой мамалыгой во время экскурсии в Гечете на берегу Дуная. И потом, когда вспоминал об этом, у него всегда текли слюнки.
— Нет, жена, никогда в жизни не сварить тебе такой солянки! То была настоящая рыбацкая солянка из сомовьих голов! — мечтательно говорил он Рикуце.
А она чего только ни делала, чтобы солянка хоть раз получилась «рыбацкой». Расспрашивала всех знакомых, собирала рецепты, но все напрасно! Однажды Фэникэ не на шутку разозлил ее.
— Жаль, что у меня нет времени показать тебе, как надо варить. Вот рыбаки в Гечете… Они брали несколько голов, чистили и…
— Здесь тебе не берег Дуная, где рыбы сколько хочешь, — сердито ответила жена. — Несколько голов! Я варю одну голову. А выбрасывать деньги на ветер, покупать десять сомов только для того, чтобы сварить из голов солянку, я не стану.
Однажды, возвращаясь с работы, Фэникэ встретил в трамвае своего старого друга. Они не виделись лет шесть с тех пор, как Фэникэ женился. Друзья обменялись горячим рукопожатием.
— Ты где теперь, Санду?
— В провинции. Сейчас у меня отпуск, вот приехал навестить родителей.
— Ну, так я тебя никуда не отпущу. Пошли к нам обедать. Познакомишься с моей женой. Вставай, сейчас сходить.
— Не обижайся, Фэникэ, но в другой раз.
— Да почему же? Ну не заставляй себя просить. Пошли!
— Нет, не могу. На сегодня у меня другие планы. Видишь? — и Санду показал на тщательно завернутые удочки и сачок. — Это моя страсть. Увлекаюсь спортом — рыбной ловлей.
— Это ты называешь спортом? — рассмеялся Фэникэ. — Ну какой же тут спорт? Футбол — вот спорт. Движение, быстрота, прыжки — и все на свежем воздухе.
— А рыбная ловля не на свежем воздухе? — иронически спросил Санду. — А когда тащишь рыбу, по-твоему, не нужна быстрота и ловкость? Футбол!.. Разве на футболе ты увидишь такие восходы и закаты? И, наконец, рыба. Даст тебе футбол жареного карпа или солянку из голов сома?
Услышав о солянке, Фэникэ, уже взявшийся было за ручку двери, остановился.
— Тебе сходить?
— Неважно, сойду на следующей. Расскажи что-нибудь еще о рыбной ловле.
Санду довольно улыбнулся, словно ему удалось подцепить на крючок редкую рыбу.
— Что же тебе рассказать?
— Ну вот, например, про сома. Трудно его поймать?
— Совсем нетрудно. Только нужна подходящая снасть.
— Нет, не только, — вмешался в разговор пассажир, который, все время прислушивался к их беседе. — Еще необходимо терпение, ловкость, уменье.
Фэникэ искоса посмотрел на него.
— Да, конечно, — согласился Санду. — Но со временем это приходит.
— А главное — наживка… — опять прозвучал голос непрошеного собеседника.
— А какая должна быть наживка? — спросил Фэникэ.
— Смотря что ловить и в каком месяце. Для карпа — мамалыга, белые черви… На щуку — мелкие рыбешки, крупные черви, лягушки…
— Лягушки? Ты берешь их в руки? — с ужасом спросил Фэникэ.
Санду от души рассмеялся.
— Собственноручно насаживаю на крючок. Ничего особенного. Да и, в конце концов, ради щуки можно дотронуться и до лягушки.
— Это верно, — согласился Фэникэ. — Скажи, а сом тоже ловится на лягушек?
— Маленькие сомята клюют на червей, а побольше — на рыбешку, на улиток, да и на лягушек.
— Я для сома беру мышей, — сказал пассажир-рыболов.
— Я тоже ловил на мышей. Но мне кажется, на лягушек лучше.
— Все! — заявил Фэникэ. — Вы сделали из меня рыболова. Но лягушку все-таки я не возьму в руки, даже под страхом смерти, а мыши… мыши у меня, брат, есть. Кошка и та никак не справится. К ним-то я привык, а к лягушке не притронусь, хоть режьте. Ну вот, проехал еще одну остановку!
Сидя в ресторанчике, что находится в конце трамвайной линии, и медленно потягивая сливянку, Фэникэ, как из мельницы, сыпал вопросами о рыбной ловле. Он узнал, что в сильную жару рыба уходит на дно, что летом хорошо удить на рассвете или перед заходом солнца, что ловить можно не только с берега, но и с лодки, — а Фэникэ как раз очень любил кататься на лодке, — что наживку опускают на разную глубину, в зависимости от того, кого ловишь, и даже удилище, леска и крючок выбираются, смотря по рыбе, самые различные. И еще узнал Фэникэ, что надо быть членом общества «Рыболов-спортсмен».