Дожди были теплее, чем зимой.
Наступала весна.
Улитки выползали из раковин, люди — из теплого платья. Те, кто обошелся без насморка в течение зимы, начинал чихать.
Пробуждались хомяки, личинки и — любовь.
Итак, мы дошли наконец до темы.
— Ну разве она не прекрасна?
Карл зажмурил глаза и вытянул губы трубочкой, словно хотел меня поцеловать.
— Само собой разумеется, — ответил я, отступив из предосторожности на шаг назад. — О ком ты говоришь?
— О ком? — он широко раскрыл свои водяные глаза и посмотрел на меня так, словно я был снежным человеком. — О Бригите, конечно.
И с самоубийственной настойчивостью влюбленных продолжил:
— Разве она не хороша?
— Безусловно, — ответил я, скорее из дружеского расположения.
— Не мог бы ты ей сказать, что я ее люблю? Впрочем, я так мало могу ей предложить.
— Не говори этого, — утешил я друга. — Если ты бросишься к ее ногам, это будет порядочная куча.
Карл весил 108 килограммов (в трусах).
Бригита сказала, что Карл ей нравится.
— Если бы только он не был таким толстым! Я представляю, как он поет серенаду: «Тебе принадлежит мое ожиревшее сердце!»
— Карл, — сказал я, — у тебя неплохие шансы. Но за зиму ты набрал слишком много жира. Надо сбросить вес. Диета. Спорт.
Теперь Карл жил только на молоке. Он занимался спортом. Он сгонял вес, а я гонял его.
Я наблюдал, как он бежал в первый раз 200 метров. Он клокотал, как паровой котел перед взрывом.
Он прыгал. При прыжках в длину — близко, при прыжках в высоту — глубоко.
Для прыжков с шестом мне пришлось достать бамбуковый шест со стальным вкладышем. Он переходил планку, как мешок с песком.
Он толкал ядро и бросал копье.
Через четыре дня Карл потерял 38 граммов.
— Еще две недели, — уговаривал я его, — и ты избавишься от твоего жира.
Бригита смотрела на него и на указатель весов благосклонно и сказала, что день ото дня он нравится ей все больше.
Счастье казалось обеспеченным.
Но тут появился Гейнц.
С какими-то странными глазами он шел по лесной тропинке с какой-то странной книгой в руках, из которой он цитировал и вновь повторял какие-то странные стихи.
— Ну разве она не восхитительна? — прошептал он мне.
— Великолепна, — сказал я, — но кто?
— Как ты можешь спрашивать? — возмутился он. — Бригита, конечно.
— Вот как! — удивился я. — А она об этом знает?
О, он желал бы, он хотел бы, он мечтал, но он не может решиться сказать. Может быть, я из дружбы сделаю это для него.
— Ах, Гейнц! — засмеялась Бригита. — Он мне, в общем, нравится, но он ужасно худой.
— Гейнц, — объяснил я, — ты ей нравишься. Сделай себе немножко мускулов. Пей молоко. Занимайся спортом.
Даже в костюме он выглядел, как мировой рекордсмен в самом что ни на есть наилегчайшем весе. Когда Гейнц разделся, он исчез.
— Гейнц, где ты? — закричал я испуганно.
— Здесь, — ответил он и вышел из-за древка для флага.
Чтобы сэкономить время, я решил тренировать его вместе с Карлом.
Они спуртовали, прыгали и держали диету.
Через восемь дней Гейнц весил на 1748 граммов больше и объяснял, что пьет только густое молоко: оно тяжелее.
— Почему он так старается? — спрашивал меня Карл.
— Он любит девушку, а ей не нравятся тощие мужчины.
Карл удовлетворенно засмеялся.
— Полная противоположность моей Бригите.
Чем дальше продолжалась тренировка, тем печальнее становилась Бригита.
— На ком же остановиться? — жаловалась она мне. — Мне нравятся оба.
— Подожди, — сказал я ей, — я их буду тренировать до тех пор, пока у них не сравняется вес, — и тогда они смогут бороться за тебя.
Я велел Карлу и Гейнцу наколоть четыре кубометра дров, которые были у меня во дворе. Карл вместе с потом спускал жир, а Гейнц наращивал мускулы. Когда я увидел их, стоящих во дворе с топорами в руках, мне вдруг пришло в голову сказать им, что они любят одну и ту же девушку. Но я этого не сделал, потому что надо было наколоть еще два кубометра дров.
Весна пришла. Бригита вышла из зимних платьев, и нашлось немало мужчин, которые не могли не заметить, что Бригита действительно чудо как хороша. Исходя из интересов моих друзей и тех трудов, которые я на них потратил, я не мог этого оставить без внимания.
Чтобы отвадить соперников, я встречался каждый вечер с Бригитой и рассказывал ей о том, как идет тренировка.
Карл весит уже только 99 килограммов. Гейнц поднимает уже 38 фунтов и не падает. Она меня внимательно слушала, и я видел, что ей будет трудно и разочаровать толстяка, и отказать худому.
В перетягивании каната Карл был непобедим. Четверо сильных мужчин не могли сдвинуть его с места. Но зато Гейнц побил все рекорды прыжков в высоту — в особенности, когда дул хороший попутный ветер.
При кроссе лес и земля дрожали, когда бежал Карл, Можно было подумать, что бежит стадо слонов. Под ногами Гейнца ни одна травинка не сгибалась.
Когда Карл прыгал с пятиметровой вышки, вода выливалась через двери купальни. Когда нырял Гейнц, зеркальная поверхность воды оставалась неподвижной.
Постепенно их веса сближались, и я предупредил Бригиту, что приближается день великого решения.
— Ты так много заботишься, — сказала она нежно и пожала мне руку. Но я уверил ее, что для меня не составляет труда позаботиться о ее счастье.
Я объяснил Карлу, что, по моему мнению, хотя он еще и не самый стройный, но он наверняка понравится Бригите… если не Гейнц. Тому я сказал, что он наверняка понравится Бригите… если не Карл.
Вечером по программе многобория должна была состояться решающая борьба между двумя конкурентами. К сожалению, я не мог прийти. В этот день мы с Бригитой праздновали помолвку.
Перевод с немецкого А. Витта.
Фриц Адам Ник
ФУТБОЛ ПРИХОДИТ В ДОМ
Глаза, сверкающие от восторга. На лице все радостно. На голове ежик с иглами, не уступающими проволоке. По бокам уши, на которые можно повесить зонтик. Таков был этот Густель, увидевший меня в первый день елки с новым футбольным мячом под мышкой.
Я сказал: «Завтра пойдем на площадь, поиграем». Но дерзкий Густель мимоходом выбил у меня мяч из рук, он упал на пол и покатился под елку. Этот желтый шар, поданный мне таким образом, сорвал все мои намерения. Я толкнул мяч слегка носком, и он подлетел вверх. Густель прыгнул, и мое сердце подпрыгнуло вместе с ним. Тут-то я и погиб. Комнатная дверь без труда заменяет футбольные ворота. Этому меня научил Густель. Я выпил рюмку коньяка, действующего по принципу цепной реакции. Это укрепляет нервы и делает крепкого менее нервным.
— Только сильно не бить, — попросил Густель, показав своими сросшимися бровями на пеструю сияющую огнями елку. Потом он занял место в дверях и начал играть вратарем. Я ударил по мячу — совсем тихонько.
Естественно, что эти удары Густель брал великолепно. Тут меня охватила невероятная жажда успеха. Я должен был забить гол. Я поставил мяч на середине комнаты и взял разбег от стены. «11-метровый», — сказал Густель разочарованно.
Затем последовало эхо от удара, мяч со свистом летел от стенки к стенке, как шар на бильярде, елка закачалась, моя самоуверенность тоже.
Густель закричал, кувыркаясь от радости: «Взял! Взял!»
— Повторить! — прошипел я, подсовывая под шкаф целую кучу красных и синих осколков, которые были когда-то стеклянными шарами.
Когда я нанес пушечный удар, неожиданно открылась дверь, появилась тетя Элла, и… бомба попала ей в живот.
Раздались душераздирающие крики: «Это ужасно!» Что-то с шумом упало на пол, и тетя Элла исчезла, как привидение. Я так оторопел, что забыл даже закричать «Тама!», потому что это был настоящий гол.