— Наконец-то, Иван Акимович, наконец-то я вижу вас. Ну разве можно удовлетвориться короткой телефонной беседой? — с этими словами высокая румянощекая блондинка села напротив Пращурова, обдавая его ароматом «Белой сирени».
— Тосенька, ты можешь тоже присесть, — и она потянула за руку хрупкую девушку с неотразимым изгибом ресниц.
Тосенька взяла табуретку и робко села.
— Ах, Иван Акимович, вы помните, вы все, конечно, помните. Как чудно мы отдыхали на даче в Кузнечихе! Добрые соседи, хорошие друзья. Я еще тогда по вашим успехам в пинг-понге поняла, что вы будете главой крупного спортивного учреждения. Ведь верно, Тосенька?
Тосенька томно вздохнула от наплыва детских воспоминаний.
Иван Акимович, слушая воркующий голосок старой знакомой, любезно поддакивал:
— Да, да, Кузнечиха… Да, да, пинг-понг…
Розалия Тимофеевна (так звали гостью), оценив психологическое удобство момента, откинула сетчатое забрало вуалетки и пошла в атаку:
— Моя Тосенька — специалист высшей квалификации… Зооветеринар! Но вы только представьте, ее отсылают в этот, как его, Тык… сык…
— Сыктывкар, — опустив ресницы, поправила зооветеринар.
— Да, да… Отрывают от материнского сердца. Единственное дитя. Мы взываем о помощи! Тосенька, как это сигналят пароходы?
— СОС! — смущенно сказала Тосенька.
— Да, да, СОС! Пристройте ее, голубчик!..
Иван Акимович задумался. Три вакантных места — ответственного за спортбазу, инструктора парусного спорта и тренера по штанге — мало соответствовали узкой специальности зооветеринара. Но лучезарные очи Розалии Тимофеевны смотрели так умоляюще и так хотелось бедной Тосе остаться в родном городе, что доброе сердце дяди Вани не выдержало. Трудно быть суровым, трудно отказать. Сраженный наповал просьбой милой дамы, Пращуров утвердительно кивнул головой.
— Хорошо. Пусть будет у нас. Ну, хотя бы тренером по штанге. Тем более у меня отчетность запущена.
И Тося приступила к своим обязанностям. Со следующего дня в республиканские и областные советы стали аккуратно поступать сводки, отчеты, рапорты, которые с большим искусством переписывались хрупкой ручкой молодого штангиста.
На второе вакантное место вскоре тоже нашелся претендент. Это был родственник Ивана Акимовича из категории тех, кого называют седьмой водой на киселе. Племянник двоюродного брата жены дяди Петушенко жаждал спортивных лавров. Кроме того, он был не так уж далек от кожаного мяча. Петушенко с успехом подвизался в должности агента по скупке кротовых шкурок для комбината «Розлаккожа». Но ему наскучили утомительные рейды по степной полосе Заволжья. И хотелось чего-то такого боевого, кипучего.
— Возьмите, дядя Ваня, ей-богу, не пожалеете.
Оценив снабженческое прошлое Петушенко, Иван Акимович доверил ему заведование стадионом. Отныне фигура Петушенко мелькала всюду, где слышался треск хоккейных клюшек, где взлетал волейбольный мяч и призывно гудел боксерный гонг…
Не долго оставалось в сиротстве и третье место. Временно оказавшийся не у дел коренастый сослуживец Пращурова, с лохматыми бровями гипнотизера и фамилией Дзыба, утвердился на нем прочно и надолго.
Назначенный на должность инструктора по парусному спорту, Дзыба целиком взял в свои руки распределение билетов на стадион. Он безошибочно определял, кого оделить местом на теневой стороне трибуны, от кого оборониться местом позади ворот. Словом, среди руководящих товарищей обиженных не было.
Тося, Петушенко и Дзыба работали дружно и согласованно. Правда, «Богатырь» за последнее время потерял несколько кубков, и количество членов общества почему-то уменьшилось. Но в каком деле не бывает промашки? И даже когда заведующий учебно-спортивным отделом молодой атлет Ромашкин что-то ворчал насчет канцелярщины и бумажных душ, настроение Ивана Акимовича не омрачалось.
Наконец Ромашкин не выдержал и, набравшись духу, выпалил любимому начальнику:
— Вы хоть выговор мне вкатите, но я так скажу… Этим вашим подопечным здесь, извиняюсь, не место. Я бы их…
— Нехорошо, Ромашкин, — вежливо остановил его Иван Акимович. — Ведь это мои друзья, сослуживцы… Под влиянием коллектива их надо перестроить, воспитать. Не могу же я их обижать… Впрочем, поговорю завтра.
Но на следующий день Пращуров растерял всю решимость. Он лишь с неприязнью косился на щебечущую по телефону Тосю. Улыбчивая физиономия Петушенко вызвала у Ивана Акимовича острый приступ изжоги, а лохматые брови Дзыбы — тайное и почти неодолимое желание выругаться.