Постепенно мой шок сменился гневом, который хлестал меня изнутри, как кнут. Возможно, Афина знала и играла со мной по указанию матери.
Я бы это выяснил, но если это правда, то моя маленькая аморина совершила серьезную ошибку. Она пробралась в логово львов без малейшей защиты, оставив себя уязвимой.
Я быстро напечатал слова благодарности Кингстону — призраку Омерты — и схватил куртку со спинки стула.
Пришло время мне навестить одну женщину.
ПЯТНАДЦАТЬ
АФИНА
я
кинул взгляд на коридор маленькой квартирки, которую я делил с девочками – теперь без Айлы. Они все крепко спали, борясь со своими снами и кошмарами, а я сидел в гостиной перед телевизором, включенным на французскую мыльную оперу.
Я смотрел это бездумно, пока мысли проносились в моей голове. Признание моей матери. Разговор, который я подслушал в Испании. Отец, которого я надеялся никогда не увидеть. Тайны, которые, как я чувствовал, все еще скрывались.
Тишина, наполнившая квартиру, и воспоминания, преследовавшие меня, были настолько громкими, что болели уши. Мне нравилась моя жизнь и я любил своих друзей, но страх той ночи одиннадцать лет назад рассеялся, и я не знал, куда идти дальше.
Я ненавидел это чувство. Это заставило меня снова почувствовать себя испуганной маленькой девочкой.
После нескольких часов переключения каналов я наконец сдался, поднялся на ноги и направился в спальню. По пути я прошел мимо комнаты Рейвен, ее тихий храп изгибал мои губы в улыбке. В комнате Феникса было как всегда тихо, а беспокойная Рейна шаги указывали на то, что она ходила вокруг, вероятно, пытаясь придумать способ избежать помолвки с Данте Леоне.
Одетая только в большую футболку, я проскользнула в спальню в сопровождении своих личных демонов и забралась в постель. Окна были открыты, прохладный воздух проникал внутрь и поднимал волосы на моих руках.
Мое сердце билось с такой скоростью, что меня смутило. Я не знал, виноват ли в этом какой-то горячий итальянец или дело совсем в чем-то другом. Когда городской звуковой ландшафт медленно убаюкивал меня, я каким-то образом понял, что жизнь вот-вот изменится.
Я проснулась, свернувшись калачиком и сжимая одеяла, пока сквозь туман доносился дымный мужской аромат. Моему мозгу потребовалось всего несколько секунд, чтобы осознать это.
Он здесь.
Мои веки распахнулись, зрение еще не привыкло к темноте. Я не мог различить общие формы мебели и тени, тянущиеся вдоль стен. Никакого движения. Никаких звуков, кроме моего тихого дыхания. Ничего.
И как только я начал подозревать, что, возможно, все это было в моей голове, я услышал: «Я говорил тебе, что мои ухаживания начнутся сегодня».
Я позволил его словам проникнуть в душу, впитывая вибрации его тона. Его голос сделал со мной такое, что у меня не было делового чувства к кому-то, кто потенциально был связан с моим темным прошлым.
Я не пошевелилась, но мой рот, казалось, не мог оставаться закрытым. — Тебе не следует пробираться в мою комнату. Это называется нарушение границ. Возможно, в Италии этого нет, но здесь, во Франции, это серьезное правонарушение».
— Я подумал, что тебе может понравиться компания, аморина .
Я оперлась на локоть и прищурилась. Вот он сидел на стуле перед моим туалетным столиком, лицом ко мне, положив лодыжку на колено.
«У тебя серьезные проблемы, ты знаешь об этом?»
Его присутствие взволновало каждый атом воздуха вокруг меня, и мое тело и разум были настолько настроены на него, что я практически чувствовал его, как будто он прикасался ко мне.
Когда он промолчал, я добавил: «Я определенно подумаю дважды, когда в следующий раз встречу в баре странного человека и позволю ему отвезти меня домой».
— Я не отвозил тебя домой, — заметил он.
Мой голос был сухим, как джин. — Хорошо, отвези меня в постель.
— Ничего этого не будет, Афина. От того, как он произнес мое имя, у меня покраснели щеки.
В тоне было что-то другое. Прежняя игривость ушла, уступив место тьме.
Лампа на туалетном столике щелкнула, частично освещая его внушительное тело. Тени упали на его лицо, давая мне возможность увидеть его плотно сжатые губы, несколько скрытые темной щетиной, покрывающей его подбородок.
— Ты не был со мной честен, — сказал он, и в его тоне назревала буря. Моё сердце колотилось несколько секунд, вызывая стеснение в груди и горле.
Он знает.
Я отчаянно пытался сохранить хладнокровие, но чувствовал, что хватаюсь за соломинку. Как я собирался выбраться из этого? Если бы я закричала, девочки проснулись бы и прибежали бы?