Взрослые нашли для нас с Язли серьёзное дело. Мы теперь тоже были пастухами, как мой отец. Правда, скот наш был помельче — козы да овцы. После школы мы гнали своё стадо по той же дороге, что и мой отец. И так же, как настоящие чабаны, брали с собой еду: чурек, дыню или арбуз.
Мы даже вооружены были — кривые пастушьи палки не в счёт. У Язли имелся ручной компас, а у меня перочинный нож с птичкой на рукоятке.
Мы гнали скот в «джунгли», в заросли возле реки. Под кустами солодки, гребенчука росла сочная трава.
Река была союзницей, через реку наши шустрые козы и овцы не кинутся, а искать нам их приходилось частенько. Однажды мы вернулись без барана по кличке Чурменек. На ночь глядя искать в «джунглях» мы боялись, а поблизости барана не было. Мы гнали стадо в темноте, громко перекрикиваясь, хотя шли плечом к плечу. Так мы отпугивали диких зверей.
На следующее утро я не пошёл в школу. Сел на ишака и поехал искать пропавшего барана. Чурменек запутался задними ногами в стеблях рогозы. Я нашёл его лежащим головой вниз. Он еле дышал, вокруг куста было множество следов шакалов. Видно, Чурменек бился от страха в западне, и трусы-шакалы не осмелились напасть. Я ножом срезал прутья под корень и погнал барана на клевера. Хоть этого и нельзя было делать, но мне казалось, Чурменек, переживший нападение шакалов, достоин вкусной и обильной еды.
Насытившись, Чурменек в награду налетел на шалаш, который мы с Язли устроили из стеблей солодки, и так его боднул, что он тотчас завалился.
Мы сидели с Язли на его дворе. Я рассказывал, как спас Чурменека и как Чурменек отбился от стаи шакалов. Я показывал приятелю, как шакалы прыгали, рычали, щёлкали зубами, и показывал, как бодал шакалов, как бил их копытами Чурменек.
Потом я поднял с земли кумган, чтобы напиться, — приложил к губам и сразу почувствовал: из моей губы вырвали клок. Оса!
— Тому, кто пьет воду из горлышка кумгана, ходить опухшим! — хохоча, изрёк Язли.
Моя губа росла, как на дрожжах. Я и сам знал, что осы, в поисках воды, залезают даже в кумганы, да уж очень пить захотелось.
— Пошли виноград есть, — предложил мне Язли.
Взрослые, после случая с Чурменеком, дали нам выходной. Губа горела, домой показываться не хотелось, и я пошёл с Язли на виноградник искать несрезанные гроздья.
Дорогу нам преградил арык с водой.
— Тебе не перепрыгнуть! — стал дразниться Язли.
— У тебя губа, как курдюк, вниз потянет.
Я разозлился.
— Спорим, перепрыгну!
— Спорим, — согласился Язли. — Если я ухну, отдаю тебе компас, если ты ухнешь, твой ножик с птичкой — мой.
— По рукам! — сказал я.
Мы разбежались, прыгнули.
— Ура! — хотел я крикнуть, коснувшись ногами земли, но в тот же миг покачнулся, взмахнул руками и ухнул по пояс в воду.
Язли хохотал.
— Я же говорил, губа тебя подведёт.
Мы выжали мои штаны и пошли по винограднику.
— Вижу! — закричал Язли. — Дамские пальчики, мои любимые! Целая гроздь!
Он потянулся, зашуршал листьями и почти тотчас вскрикнул и кинулся бежать, закрывая голову руками.
Я бежал следом.
Когда мы наконец остановились, я увидал, что правый глаз у Язли затекает.
— Рядом с кистью осиное гнездо было! — сказал он и поглядел на меня, ожидая, что я буду смеяться над ним.
Я не смеялся, тогда Язли захохотал один за двоих.
— Не смейся над чужой бедой! — постучал он себя по затылку и положил мне руку на плечо. — Теперь без обиды.
Мы сидим на земле, сложив ноги, расстелив платок, как дастархан. Едим дыню. Наши козы и овцы настроены мирно. Прошёл редкий для наших краёв осенний дождь, земля опять зеленеет. Пахнет весной. Мы сидим с Язли и беседуем, как взрослые, неторопливо, обдумывая слова, и говорим тоже, как взрослые, о делах житейских. Где-то в зарослях грохнул выстрел.
— Наверное, твой отец! — сказал Язли.
— Может, и он.
— То, что отец у тебя хороший охотник, — семье большое подспорье!
— А как же! — соглашаюсь я. — Мяса покупать не надо. Вместо того чтоб зарезать овцу, мы её можем пустить на племя.
— Говорят, что твой отец птице в глаз попадает. Одной пулей двух-трёх фазанов бьёт. Верно?
— Не знаю. Про охоту отец не рассказывает, но я слышал, как он сказал твоему отцу: если охотник двумя пулями бьёт одного фазана — это настоящий охотник.