– Ты рассказывал. – Я пожевала щеку изнутри. – На вот, возьми вафлю.
Вафли
Эти карамельные вафли – потрясающая штука. Подержишь их над кружкой с чаем, и они нагреваются. Когда разделяешь вафлю вдоль, ее намазанные карамельной тянучкой руки цепляются друг за друга, как будто ты – злой жестокосердный великан, разлучающий безумно влюбленных. Если окунуть вафлю в любой горячий напиток, тягучесть исчезает.
– А почему Дав сегодня не пришла? – Папа все принимает так близко к сердцу. Он ужасно не уверен в себе, настолько, что не может сказать вслух, что не уверен в себе, и сваливает все на других.
– Она бегает по крышам.
– А, это называется паркур, да? У меня есть парень в кордебалете, его сын тоже этим занимается. Когда я сказал, что Дав увлекается паркуром, все решили, будто я шучу. Их привело в шок то, что это делает девочка. – Интересно, а мужик в кордебалете – это не шок? Сексисты и зануды.
– Ха! Все так говорят.
– Правда? – Папа хмурится. – Думаешь, это опасно?
– Думаю, это круто.
– По-моему, тоже круто. – Папа возится с пакетиком сахара. Ненавижу в кафе пакетики с сахаром, такая дешевка. – Но разве не опасно для девочки бегать и скакать с крыши на крышу, и все такое? Она же может разбиться.
– Мальчики тоже могут разбиться, пап.
– Я не это имел в виду. – Папа всегда впадает в панику, когда разговор заходит о том, что Дав и я – девочки, и превращается в громадного слона в посудной лавке, крушащего фарфор. – Конечно, мальчики тоже – разве для кого угодно не опасно прыгать по крышам?
– Наверное, опасно.
– Знаешь, когда я был молодым, мы устраивали театр протеста перед Парламентом – прямо на крышах домов, мощная штука! Конечно, полиция нас ненавидела – мы же были движением! Злокозненная армия партизан-комедиантов отчаянно бунтует против системы, но это было тогда, когда…
– Да-да, ты рассказывал.
– Дав прислала мне видео, но я не знаю, как его нормально загрузить на телефоне. – Кто бы сомневался. – Но кусочек я видел; она даже не забирает вверх волосы, представляешь?
– Она как Тарзан.
– Да, вот именно. Ты уверена, что дело не в том, что она не хочет меня видеть?
– С чего бы это?
– Ну мало ли, рассердилась, что я съехал от вас. Это же только временно. – Ну еще бы. Я уже давно не принимаю их разъезды всерьез.
– А как поживает Небыть?
– Прекрасно.
– Я соскучился по этому псу.
Наших собак зовут Быть и Небыть (куда ж без доброго старого Шекспира). Папа считает, что Небыть комплексует от того, что он не Быть, и всегда говорит мне, что этому псу нужно выказывать больше любви. И теперь баланс изменился в другую сторону, то есть не быть Быть на самом деле лучше, чем быть Быть. Вот и ответ на вопрос. А еще Быть однажды снимался в рекламе страхования автомобилей, за которую заплатили больше, чем папа зарабатывает за год, так что он теперь главная знаменитость и большая шишка в стране далматинцев. И на оплату центрального отопления хватило…
Я улыбаюсь.
– Уверена, он тоже соскучился. – Но Небыть – собака, а это не считается. Собака будет скучать по хозяину, даже если этот хозяин убийца. Хотела бы я, чтобы папа был таким, каким его видит Небыть… В глазах пса, вероятно, он герой боевика… а не разочарованный седоволосый, тощий как палка человечек в круглых черепаховых окулярах (это он так называет очки, не я. Еще он называет скутер мотороллером, а «сникерсы» – «марафонами»… так что можете себе представить, с кем я имею дело).
Мы разглядываем людей. Вежливые улыбки, привет, спасибо, кто-то вывернул шею, кто-то заложил волосы за ухо, кто-то чихнул в салфетку. Младенец тихо хнычет, другой малыш, мающийся в тесной коляске, пытается вытянуть ножки и роняет башмачок, моложавый тип с бородой поднимает башмачок, но мамаша этого не видит, и он потихоньку кладет обувку малышу на колени, заказывает американо навынос и уходит. Люблю людей.