— Ланни, у меня от этого мурашки бегают! Ты все еще думаешь, что заставил Курта поверить, что ты сочувствуешь нацизму?
Он улыбнулся. — «Курт и я были друзьями задолго до того, как были изобретены нацисты, и он не будет возражать, если я скажу ему, что я потерял интерес к политике. Он подумает, что это вполне естественно, теперь, потому что семья Робинов находится вне Германии. Помнишь, я подарил Курту целую библиотеку фортепианных сочинений в четыре руки. Это достаточно, чтобы держать нас занятыми в течение всей недели, если мы попытаемся переиграть их все».
Делая игривые замечания и вертясь, как живой молодой угорь, Ланни удалось пройти через этот трудный разговор. Ирма была так заинтересована, чтобы он «вёл себя, как следует,» и была готова схватиться за любую соломинку надежды. Более трех месяцев прошло с тех пор, как он вернулся из Нацилэнда, и в течение этого времени он не сделал ничего, что указывало бы на безрассудство. Он выполнил свой семейный долг, побывав на похоронах Фредди. Но они не вызвали у него глубокого волнения. И теперь Ирме казалось, что обеспечив своим свойственникам безопасность, он может считать свой долг выполненным и дать своей жене возможность наслаждаться счастьем, на которое у нее было неотъемлемое право. Кроме того, он предлагает поездку. А это было частью воспитания Ирмы, это была психология всех, кого она знала в этом мире. Они всегда были готовы отправиться в путешествие. У них были новые и спортивные автомобили, заправленные бензином и маслом, водой и воздухом, ожидавшие их в нужном месте. У них были причудливые кожаные сумки, лакеи и горничные, готовые немедленно их упаковать. Дома они могут сказать: «Давайте заедем в Майами и нападем на Винни», или: «Давайте поедем в Калифорнию и посмотрим, как Берти ладит со своей новой женой». Это мог быть Биарриц или Флоренция, Зальцбург или Сэнт-Мориц. А как далеко это было, не имело значения. Если там было нечего делать, то всегда можно было переехать в другое место.
Теперь это был Берлин. Было приятное время года. Немного холодно, но бодрило, а у Ирмы были прекрасные меха. Они попадут на ночной паром в Хук-ван-Холланде, а оттуда один день езды. Они посетят Штубендорф в Верхней Силезии и побудут гостями в замке, который казался романтичным для них обоих. В Берлине был Салон, концерты, и светский сезон шёл полным ходом. Да, можно было подумать о многих приятных вещах. Ирма сказала, как обычно: «Поехали». Но потом, нахмурившись, она добавила: «Послушай меня, Ланни. Я говорю серьезно, если ты сделаешь то, что опечалит меня, как ты уже делал, я никогда не прощу тебя до конца жизни!»
Только ожидаемый приезд Робби в Лондон отложил их отъезд. Он прибыл, внешне спокойный, внутренне восхищённый своими успехами. Захаров согласился вложить миллион долларов в акции Бэдд-Эрлинг и дал Робби разрешение упомянуть об этом нескольким своим бывшим английским коллегам. Дени де Брюин взял акций на три миллиона франков и собирался создать синдикат из своих друзей. Также в дело вошла Эмили Чэттерсворт. И теперь Робби по просьбе Ирмы выложил перед ней своё предложение. Она сказала, что она не может согласиться на меньшее количество акций, чем купил какой-то старый греческий паук или волк или дьявол. Она написала своему дяде Джозефу, поручив ему спуститься в то хранилище, где держались её богатства. Оно размещалось глубоко под зданием одного из банков на Уолл-стрите. Его окружали защитные плиты из стали и бетона, а пространства между ними были заполнены поочередно водой и ядовитым газом. Место отвечало всем библейским требованиям, «где ни моль, ни ржа не истребляют и где воры не подкапывают и не крадут[27]». Из многих имеющихся крупных пакетов ценных бумаг мистер Джозеф Барнс должен был отобрать часть на сумму в миллион долларов, которые в течение текущего года принесли минимальные дивиденды. Он должен был их продать на рынке и заменить их привилегированными акциями Бэдд-Эрлинг плюс обычными в качестве бонуса.
Ирме не полагалось осуществлять полный контроль над своим состоянием, пока ей не исполнится тридцать. Но она выражала свои желания, и до сих пор попечители не считали нужным противоречить ей. Дядя Джозеф не мог найти какой-либо червоточины в деловой репутации ее тестя, или ошибки в ее желании содействовать состоянию родственников ее мужа. Конечно, умелая бывшая любовница Робби проследила за этим, и новость о действиях Ирмы распространилась среди ее светских друзей, а также среди Марджи, вдовствующей леди Эвершем‑Уотсон, и Софи, бывшей баронессы де ля Туретт, и всеми другими дамами с большими доходами и еще большими аппетитами. Все были готовы услышать об этой возможности обогащения. «Сын», — воскликнул энтузиаст, — «мы схватили мир за хвост!»