– Следовательно, вы нашли объяснение этого трагического самоубийства?
– Да, я нашел это письмо.
– И миссис Гэр пообещала вам две тысячи долларов за молчание?
– Да.
– Уолтерс, вы читали это письмо?
Мужчина вздохнул и прошептал:
– Лист бумаги, пожалуйста…
Штром подтолкнул ему через стол блокнот и карандаш.
Мистер Уэллер встал и начал почти автоматически, но дрожащими пальцами что-то писать. Он писал в течение нескольких минут. Затем пододвинул блокнот обратно Штрому. Лицо лейтенанта стало жестким и холодным. Я склонилась через его плечо и прочитала:
«Мама, папа, я испробовала все, что в моих силах, чтобы вырваться отсюда, но этот дом всегда заперт. То, что от меня требуют – ужасно, страшно! Простите меня, мама и папа – вы знаете, как я вас люблю. И я знаю, что вам лучше видеть меня мертвой… Ваша Роза.»
Я как зачарованная уставилась в эту бумагу. Я не могла смотреть в лицо Уэллеру. Но я слышала, как Уэллер, запинаясь, произнес:
– Может быть, теперь я смогу, наконец, забыть это! Тогда я был ещё совсем новичком в полиции. У меня были долги. Моя жена ждала своего первого ребенка. Он умер… Эта тайна почти свела нас с ума…
Штром тихо спросил:
– Так эти две тысячи долларов – не все, что вы получили?
Теперь самое трудное для Уэллера было позади, и он сказал почти с облегчением:
– Нет – она также отдала мне ещё все наличные деньги, которые были у неё дома… около трех тысяч долларов…
– О Боже!
И внезапно Уэллер опять опустился на свой стул, закрыл лицо руками и начал горько рыдать. Это были рыдания подавленного, растерянного, сломленного мужчины. Миссис Уэллер положила ему руку на плечо.
– Уэллер, вы убили миссис Гэр? – спросил Штром с угрожающей интонацией.
– Бог свидетель – нет!
– Вы пытались убить миссис Дакрес?
– Нет, нет!
Штром пожал плечами и обратился ко мне.
– Миссис Дакрес, почему бы вам не пойти домой? Я должен продолжать этот допрос, пока Уэллер не сознается во всем. Может быть, вам лучше не присутствовать при этом! Я обещаю держать вас в курсе всех дел.
Я покинула комнату, прошла по коридору и, наконец, оказалась на улице, под июньским солнцем. Мои нервы были напряжены до предела, и я была рада, что Штром меня выставил. Я не смогла бы больше смотреть, как он буквально убивает Уэллера своими вопросами. Вопросы могут быть более убийственными, чем нож или кастет. Они проникают постепенно, пока не достигнут самой слабой точки – и тогда конец!
Собственно говоря, очень странно, что я проявляла такое сострадание к Уэллерам. Непонятно, почему мне было жалко Уэллера, который доставил столько страданий родителям несчастной Розы Либерри. Конечно, были молодые девушки, по своей воле последовавшие зову зла, – но не Роза Либерри! Ее ясные, невинные, добрые глаза говорили о её порядочности.
Из телефонной кабины на углу я позвонила Ходжу Кистлеру и позже, за ужином рассказала ему все, что случилось после того, как мы с ним расстались.
– Ужасно! – трезво и объективно оценил Ходж мое сообщение. – Такое юное существо с такой ужасной судьбой. А то, что несчастных родителей заставляли поверить что эта девушка была совершенно порочной! Уэллер должен был быть расстрелян.
– Для него это было бы даже лучше, – сказала я. – Жизнь для него теперь кончена. В чем-то мне его жаль. Я не могу его ненавидеть так, как, собственно говоря, должна бы.
– Ненавидеть? Почему ты должна его ненавидеть? Ненавидят по личным причинам.
– Вот как? А как же тогда быть с мистером Грантом? Он ведь ненавидел миссис Гэр, и, причем, совсем не по личным причинам.
– Те причины, которые он нам назвал, были не личными. Но, возможно, о своих настоящих причинах он умолчал.
– Это, конечно, возможно. Но, во всяком случае, Они, кажется, не имеют Ничего общего с тем, что нас сейчас интересует. Штром убежден в том, что преступник Уэллер. Видит Бог, Уэллеры имели достаточное основание для того, чтобы убить старуху Гэр. Я бы тоже возненавидела того, кто склонил меня к такому позорному поступку.
– Ты действительно думаешь, что тебя можно склонить к такому?
– Что мы знаем о себе? С течением времени люди становятся более приземленными, и уже не так уверены в себе. Каждый из нас может поддаться искушению. Во всяком случае, я присутствовала при допросе Уэллера. И этот человек не выходит у меня из головы. Могу себе представить, каково ему было.
– Откровенность за откровенность! Что касается меня, то я совершенно уверен, что на месте Уэллера тотчас же предал бы гласности это оставленное письмо. Я, как журналист, ни минуты не колебался бы! Ты только представь себе, какую сенсацию вызвало бы такое письмо! Роза Либерри должна была умереть, чтобы Джиллинг-сити получил чистую городскую администрацию! Во всяком случае, этого она достигла своей смертью. Многие люди прожили дольше, но достигли меньшего.
– А сегодня это письмо, вероятно, уже совершенно неважно, не так ли?
– Для тех, кто знал эту девушку, наверное нет. Однако, здесь, наверняка, ещё живет масса людей, которых тогда интересовало это дело. Во всяком случае, Штром должен разыскать близких родственников покойной и сказать им правду.
– Во всяком случае, для Уэллера это письмо и сегодня так же важно, как и тогда, – сердито заметила я.