По окончании смены Антон против обыкновения не задержался в цехе, а, сбросив спецовку и наскоро искупавшись, убежал.
И вот он сидит в классе, за партой, где вырезано ножом и закрашено чернилами имя «Лиля». Рядом с ним — фрезеровщица Марина Барохта, стройная, высокая девушка с вызывающе смелым лицом; густые, сросшиеся на переносице черные брови, продолговатые глаза с жарким, непотухающим блеском, пышная, сбитая в одну сторону черная грива волос, улыбка ослепляющая, а временами злая; во всем ее облике что-то вдохновенное, неукротимое и ожесточенное. Но неуловимо, где-то в глазах, в складке рта, таится горечь и печаль.
— Нагревальщик? — спросила она, познакомившись с Антоном. — С Полутениным куете? Знаю. Получше бы работать не мешало. Поковки шлете — дерешь, дерешь их, ворох стружек навалишь, пока до сути доберешься… — Снисходительно окинув его взглядом, едва приметно улыбнулась. — Учиться отважились? Многие из ваших разбегались, да мало кто прыгнуть смог — страшились высоты, сворачивали.
— А я не сверну, — сказал Антон, как бы дразня ее.
Она с сомнением хмыкнула и отвернулась.
Прошел первый урок, второй, третий, начался четвертый… Заложив книгу пальцем, Дмитрий Степанович то прохаживался возле доски с картой, то останавливался у стола, и в классе монотонно звучал его сочный басок…
Постепенно веки Антона стали набухать, наливаться свинцом — настолько отяжелели, что тянули всю голову книзу; фигура учителя, расплываясь, неясно отдалялась и уменьшалась, и откуда-то издалека просачивался сквозь клейкий туман дремоты его рокочущий голос:
— Восточные славяне занимались земледелием… Люди выжигали леса, корчевали корни деревьев, взрыхляли почву… Гончарное производство, охота… — слышалось Антону; он высоко поднимал брови, чтобы поддержать веки, но они опять мучительно-сладко слипались.
Изредка Дмитрий Степанович умолкал и поверх роговых очков скользил взглядом по рядам учеников, по их лицам, вдумчивым и утомленным, полным спокойного осмысленного внимания, замечал на партах усталые от работы руки с карандашом в загрубелых пальцах; многие из этих взрослых работящих людей — отцы семейств; жертвуя временем, покоем, отдыхом, они изо дня в день приходят сюда, терпеливо проводят в классе вечера, для того чтобы немножко больше знать. И Дмитрию Степановичу страстно хочется отдать им все свои знания, обогатить их душу, насытить ум.
Но вон там сзади чья-то голова упала над партой и не поднимается, другая голова скользнула по руке вниз, вскинулась и оперлась подбородком на ладонь, чьи-то глаза медленно-медленно закрываются, и пальцы роняют карандаш.
«Засыпают, устали, еще не втянулись», — думает он с отеческой нежностью, и в сердце предательски закрадывается сентиментальная старческая жалость к ним.
Дмитрий Степанович, скрывая под висячими усами улыбку, откладывает книгу и неожиданно громко и грозно командует:
— Встать!
Антон вздрогнул, вскинулся бессмысленно, вытаращив глаза. Послышался шорох, стук, возня поднимающихся людей. Ученики непонимающе глядели на учителя.
— Повторяйте за мной, — приказал он и выбросил руки вперед. — Раз!
Класс с удивлением повторил его движение. Дмитрий, Степанович, быстро согнув руки в локтях, прижал кулаки к груди:
— Два!
Раздались глухие удары десятков кулаков в грудь.
Учитель выбросил руки вверх:
— Три!
Взлетели ввысь широкие, увесистые ладони и снова гулко стукнулись в широкие груди.
— Четыре!
— Еще раз повторим, — скомандовал учитель. — Раз, два, три, четыре! Быстрей! Раз, два, три, четыре! Еще быстрей! Раз, два, три, четыре!
С шумом мелькали взмахи, в единые вздохи сливалось учащенное дыхание, глаза искрились смехом. Какая-то девушка в заднем ряду не выдержала, срываясь, тоненько взвизгнула, за ней несмело прыснули двое-трое, их громко поддержала одна половина класса, потом со всей силой зарокотали мужские басы. Смех гремел буйно и раскатисто; скромно посмеивался в усы и Дмитрий Степанович, поглаживая дымчатый ежик волос.
— Теперь хотите спать? — спросил он устрашающим тоном.
— Теперь не до сна, Дмитрий Степанович, — откликнулось несколько голосов. — Теперь на беговую дорожку впору.
— То-то! Вы у меня живо отучитесь спать на уроках, — ворчливо грозил он, беря книгу. — Я вам покажу сон!.. Карнилин, идите к карте, будете ответ держать. О чем я говорил? Чем занимались восточные славяне? Я только что объяснял…