Прежде чем пуститься в долгое и вдохновенное путешествие, которое совершает большинство животных в поисках пары, он много думал о ней. Гнездышко он для нее свил, но как показать ей свою благодарность? Шекспир и поэты-романтики научили его, что женщины любят розы или, по крайней мере, когда их с ними сравнивают. Поэтому он заказал корзину самых красивых, какие видел за всю жизнь, — тех, что растут на далеких голубых холмах Калимпонга. К сожалению, месяц изнурительного пути по горным перевалам и морю пережила лишь одна из них. Вскрыв корзину, он увидел вместо гигантских, розовых, как фуксии, цветов пучок высохших стеблей и увядших бутонов. Это показалось ему знаком — дурным знаком. Последний уцелевший бутон он твердо решил сохранить. Он устроил его у себя в кабинете для защиты от палящего солнца — так, чтобы на него попадали только самые нежные лучи на рассвете и закате, — и обеспечил ему капельный полив. В одном из последних номеров “Оксфордского журнала прикладной эстетики” сообщалось, что растениям нравится западная классическая музыка, особенно Моцарт, и он перетащил в кабинет граммофон, чтобы постоянно тормошить символ своей любви и не дать ему заснуть вечным сном.
Вернувшись вместе с женой, Гириджа с восторгом обнаружил на столе огромный одинокий венчик, встретивший его взгляд чудесными переливами розового цвета. Наконец-то пристанище недавнего закоренелого холостяка обрело вид, по-настоящему достойный его новой супруги.
Известное на островах под названием “Бунгало Гуденафа”, жилище Гириджи Прасада построили в 1930-е, чтобы обеспечить лорда Гуденафа временным приютом в одном из его путешествий. Как часто бывает, когда речь идет об именитых гостях, никто толком не знал цели его экскурсий в отдаленные уголки Империи и особенно на Андаманские острова, где было уже готово очередное каторжное поселение. Строительство вяло тянулось десятилетиями, место несколько раз меняли, но наконец все же закончили тюрьму и административное здание. Из каждых трех рабочих, в основном заключенных, двое умерли во время возведения тюрьмы — причиной были стрелы туземцев, укусы многоножек, нападения крокодилов, пытки, виселица и старая добрая тоска по родине, — а остальным предстояло погибнуть в ее каменных стенах. Империя не видела в этом большой потери.
Уединенность архипелага подхлестывала воображение колонизаторов, помогая им создавать изощренные методы пыток — под каждый оригинальный метод можно было выделить свой островок. Она же вдохновила лорда Гуденафа на нечто большее, нежели обычная инспекция каменной кладки и экзотические пляски с туземцами. Последние приобретения Британской короны в этих краях привлекали его потому, что он лелеял тайную мечту. Лорд Гуденаф хотел давать имена. Благодаря собственному имени у него рано развилось[8] чувство юмора, и он долго ждал случая вволю поупражнять его на ничего не подозревающих божьих тварях и географических объектах. Из своей комфортабельной, но скучной родовой усадьбы лорд пристально следил за событиями в Индийском океане, усыпанном загогулинами островов. Чутье подсказывало ему, что на островах чрезвычайно удобно оттачивать искусство именования. Особая изоляция должна рано или поздно превращать биологические виды в эндемичные, требующие особых названий. Единственное исключение из общего правила представляли собой сами британцы. Они нарушили большинство законов природы, рассеявшись со своего острова по сонму других и не потеряв при этом никаких первоначальных видовых характеристик, разве что толику мозгов.
Лорд Гуденаф полагал, что с помощью удачных названий можно скрещивать языки примерно так же, как колонизаторы насильно скрещивают между собой различные культуры. Приплыв на своем роскошном корабле в безымянную бухту во время утренней трапезы, он нарек ее Бухтой завтрака, а места, годные для высадки на ее берегах, — Мармеладганджем, Беконабадом и Пончикпуром.