По рядам пронесся вздох разочарования. А кто-то даже хихикнул.
— С кем же там воевать? — поинтересовались из строя. — На Драгомее одни жабы, да комары. Пусть они и размером со слона.
Михалыч нахмурился.
— Три часа назад на планету высадился десант фомальдегаусцев, — сказал он. — А в окрестности Драгомеи стягивается флот альверян. Эти две империи, черт бы их побрал, заключили союз. И теперь они желают только одного: стереть гелиосцев, то есть нас, в порошок.
— А зачем фомальдегаусцам порошок? — выкрикнул из строя молодцеватый новобранец с оттопыренными ушами и только что начавшими пробиваться усиками. — Что обычно делают чешуйчатники с таким порошком? Ответьте мне, пожалуйста, если можете. Уж очень хочется знать. Прямо невмоготу. Заранее благодарен.
Не в меру разговорчивого и любопытного быстро осадили, саданув ему в бок локтем. А потом еще наподдали в промежность ногой, обутой в тяжелый армейский башмак.
— Стереть в порошок гвардейцев — дело нехитрое, — сказал негромко, но так, что слышали все, один старослужащий, долговязый малый с глубоко посаженными крысиными глазками, очень подошедшими бы, на взгляд Коврижкина, любому фомальдегаускому шпиону. — У нас всего-то два эсминца… А у них?
Старослужащий был в новеньком скафандре, отобранном, скорее всего, у «молодого» и старых, стоптанных шлепанцах на босу ногу.
— Сто десять, — невозмутимо ответил фельдфебель. — И что с того?
— А то… Может, сдадимся? — предложил какой-то новенький.
— Я слышал, чешуйчатники и альверяне пленных хорошо кормят. Перед казнью.
Слишком умничающего салапета навернули. Но теперь — с другой стороны.
— Кормят не пленных. А кормятся пленными, — пояснил великодушно старослужащий Крысиные Глазки. — Альверяне питаются такими глупышками, как ты. И очень даже от этого толстеют.
В задних рядах послышался разноголосый, приглушенный стон, завершившийся звуком падения сразу нескольких тел.
54
— Ну вот… С этой зеленью всегда так, — посетовал фельдшер, неспешно направляясь в задние ряды.
По пути фельдшер пытался вспомнить то, чему его учили на трехчасовых медицинских курсах, которые он к тому же проспал. А, именно — какие меры следует принять, если кто-то падает в обморок.
И, как бы он не ломал голову, выкручивая себе мозги и пытаясь вспомнить то, чего никогда не знал, на ум из хорошо зарекомендовавших себя идей в деле спасения военнослужащих приходили только клизма и зеленка.
Вот только он не мог вспомнить, которое из этих, запатентованных в его понимании, средств следует выпивать, а каким делать уколы.
И потому к тому времени, как фельдшер подошел к первому нагло и бесстыдно распростершемуся на палубе новобранцу, он не придумал ничего лучшего, чем пнуть лежачего ногой в бок.
И, как ни странно, такая мера возымела действие. Обморочный очнулся, вскочил на ноги и, козырнув по всем правилам, представился:
— Рядовой Иванов. Прибыл из обморока.
— В строй, каналья! — взвизгнул, брызгая слюной, фельдшер, который, к его собственному сожалению, не был фельдфебелем, но таковым себя ощущал и уж точно мечтал когда-нибудь подняться до вершин такой немаловажной армейской должности. — И скажи спасибо, дегенерат, что недавно я дал клятву Гиппократу.
— Спасибо, — козырнул, спасенный искусным фельдшером, новобранец.
Но в строю не поняли.
— Кому спасибо? — спросили.
— Гиппократу, сволочи, вот кому. Потому, что он — че-ло-век. А вы — дерьмо. Пушечное мясо, — пояснил Михалыч за фельдшера, толком не ведающего, что такое Гиппократ и потому поставленного вопросом в тупик.
— Гиппократ был клевым пацаном, — сообщил Коврижкину вполголоса веснусчатый парень и которого Перепелкин видел как-то раз неподалеку от полкового писюара. — Он лечил от триппера.
— А он, что, под артобстрел попал? — так же тихо поинтересовался Коврижкин у нового знакомого.
— Кто?..
— Не придуряйся. Этот, как его… Пандо… крат.
— С чего ты взял? — сильно удивился веснушчатый и полез в карман за жвачкой-суррогатом.
— Ну, ты же сам сказал: он был.
— Он сам был и сам умер. Без снарядов, скандала и пороха. Заболел старостью и склеил ласты, выражаясь по-псевдонаучному.
— Понятно. Повезло парню, — вздохнул Коврижкин. — Он уже умер, а нам только предстоит это сделать.