Матвеич иногда вставлял в свои одно- (и более) этажные маты конскую сбрую, имена жеребцов и кобыл, но никогда не мог пользоваться, культивируемыми в матах Михалыча, Черными дырами и гравитационными бурями и штормами.
Михалыч все это умел и от того слава о нем ходила нешуточная. В кабаках ему даже наливали бесплатно, чтобы только послушать, когда его развезет, то, что солдаты его полка слышали от него каждый день и каждый час.
Но эта тема — тема отдельного разговора.
А в тот день земных гвардейцев затолкали в бронепрыги и высадили с парашютами на Драгомею.
Бронепрыг штучка такая, что весит не меньше тонны. Поэтому у всех было по четыре пушечных парашюта, а у Коврижкина почему-то — сразу три.
Коврижкин готов был поклясться, что только чудом не разбился. Чего нельзя было сказать о его бронепрыге. Раздавленный гравитацией вдрызг, он лежал жалкой грудой металла и вяло дымился, то и дело, сыпля искрами вылетающими из испускающей дух его электрической души.
Коврижкина спасли катапульта и индивидуальный парашют. Не будь их, лежать бы ему сейчас в земле Бараклиды.
Лишь только его ноги коснулись земли и он высвободился из строп, он сразу же передернул затвор своего индивидуального пулестрела, чтобы дать достойный отпор подлым чешуйчатникам. Но на него никто не нападал. Все внимание фомальдегаусцы сосредоточили на планирующих бронепрыгах, сквозь стекла которых на Коврижкина смотрели бледные лица его товарищей. Его однополчане уже и не надеялись добраться до поверхности планеты живыми и невредимыми, до того густо поливали их свинцом фомальдегаусцы.
На глазах Коврижкина вспыхнул свечой один бронепрыг, за ним второй… До ушей донесся чей-то душераздирающий вопль. Врагу не пожелаешь такой посадки.
В общем, приземлилась из ихней батареи только половина. Остальную половину разнесли в щепки, а вернее, на винтики и болтики еще в воздухе.
А, оставшихся, принялись добивать на земле. Отряд альверян был более многочислен. Они действовали слаженно и дерзко, в отличие от гелиосцев, большую часть которых составляли необстрелянные новички, набранные к тому же из отсталых миров, где еще не знали ни стирального порошка, ни компиляторных трансгуляторов.
Чтобы не попасть под ноги своих же бронепрыгов, Коврижкин взобрался на некий, довольно приличных размеров, валун, наполовину вросший в землю, и, устроившись поудобнее за его гребнем, принялся наблюдать за тем, как разворачивались события.
Неподалеку желтым пламенем горели два бронепрыга. Клубы густого, удушающего дыма относило ветром далеко в сторону и этот дым стлался над землей плотной завесой, предоставляя возможность укрыться за ним еще одному бронепрыгу под номером 0066.
Коврижкин сразу узнал машину. Ведь, еще в ангаре он видел, как в нее забирался Крысиные Глазки.
Бронепрыг почему-то замешкался. То ли он зацепился за колючую проволоку, которой были обнесены позиции альверян, то ли Крысиные Глазки был слишком уверен в себе, но снаряд, выпущенный пушкой сорок пятого калибра, угодил прямехонько в бак с горючим и разорвался, оставив после себя лишь днище да куриные лапки танка.
Зато рядом с Коврижкиным шлепнулись те самые крысиные глазки, которые он вначале принял за шпионские и которыми так отличался, упомянутый, старослужащий.
Но теперь Коврижкин уже точно знал: Крысиные Глазки не был шпионом. Иначе, зачем бы ему погибать за гелиосцев? А, именно, это он и сделал сейчас прямо на глазах у Коврижкина и неподалеку от него.
Глазки лежали совсем близко и злобно пялились на гвардейца, но взгляд этих карих зрачков уже не имел былой деморализующей силы.
— Гелиосцы! Впере-е-ед! — проревели динамики голосом Михалыча над местом сражения и захлебнулись.
Не иначе в фельдфебеля угодил заряд шрапнели.
Внемля призыву, Коврижкин хотел было ринуться в направлении, указанном Михалычем и лазером штыка прочистить себе дорогу к победе и, возможно, славе, но вовремя сообразил, что слава, какой бы сладкой она ни казалась, никогда не заменит жизнь, если он ее потеряет по пути к сумасшедшей общегалактической известности.
Да и что он мог сделать в этой кровавой мясорубке, где снаряды просто перемалывали землю и воздух, а бронепрыги шли так густо, что их бока, соприкасаясь, высекали искры и наполняли воздух оглушающим скрежетом и стуком.