А у Патрикеева невыносимо зачесалось между лопаток. Видимо, этим потаенным местом он предчувствовал фатальные последствия, уверенно назревавшего, грабельного катаклизма.
— Вы только не волнуйтесь, гражданка, — сказал он в некоторой степени даже заискивающе. — Мы вам все объясним.
— Щас я вам объясню, — не поддалась на провокацию бабища и сделала еще один вкрадчивый шажок в сторону бойцов.
От чего кошмарные грабли практически зависли над головами героев, создавая тем самым нездоровый антураж и опасную ситуацию в самом средоточии наблюдательного армейского поста. — Щас я вам покажу, голуби сизокрылые. Вы у меня все поймете, — с леденящей кровь убежденностью вещала она.
— Гражданка! — почти с отчаяньем в голосе воскликнул молоденький лейтенант. — Опомнитесь! В данную минуту вы совершаете тяжкий грех и великое преступление перед министерством обороны. Вы предаете свою Родину-мать, гражданка Селедкозасольская. Стыд вам и позор.
— Ой, ты!.. Гляди, какие слова знает! «Родина-мать» — передразнила она, подшагивая к Патрикееву, отчего лейтенант, маленько отступив, чуть не свалился с крутого бережка прямо в быстрые воды местной речушки Петляевки. — Как я могу предать Родину, да еще — мать, мать вашу, когда я на своем огороде?
— Теперь этот огород совсем не тот, что был раньше. Так как мы выполняем на нем секретную миссию, — понизив голос до заговорщицкого шепота, произнес Патрикеев. — Мы здесь по заданию высшего командования. А вы ж нам мешаете, гражданка.
3
— То-то, глядю я, вы с биноклей, — немного поостыв, заметила собеседница. — А я думаю: чей-то вы здесь делаете? А, часом, не купаться ли вы забрели в наши края, служивые? А мне тут буки втираете. Думаете, раз деревенщина неотесанная, мы ей лапшицы на уши и понавешаем по самое не хочу.
— Вот вам крест, — перекрестился Патрикеев. — Чтоб мне провалиться. — Он топнул ногой и, подмытый водами Петляевки, крутой бережок предательски дрогнул. — Мы не купаемся вообще. Нам по уставу не положено. Что мы моряки, что ли?.. Мы действительно здесь с секретным заданием. И наблюдаем с вашего, извиняюсь, стратегически важного огорода во-он за тем…
— Лейтенант!!! — предостерегающе закричал прапорщик.
Но было поздно.
Лейтенант сказал то, что говорить был не должен, неподготовленному психологически к сказанному, совершенно штатскому человеку. А, тем более — этой барышне в мятом, стиранном перестиранном сарафане, деревенской малограмотной, не ведающей в своей жизни ничего, кроме мотыги, парного молока, здорового образа жизни, да латиноамериканских сериалов, бабе.
Четыре генерала отдали честь друг другу. А затем, низко склонившись над широким столом, принялись изучать лежащую перед ними карту.
Позади каждого из высокопоставленных чиновников стояло по рослому, холеному (а то и по два) полковнику — спортивных, широкоплечих и высокоинтеллектуальных мордоворотов. Вышколенных в лучших традициях русской армии и знающих толк в службе. То есть, знающих, когда следует вмешиваться со своей помощью в высокопоставленный и высокопарный разговор, а когда сделаться как бы невидимыми и неслышимыми.
В общем, генералы долго и деловито разглядывали непонятные для штатских значки и символы, нанесенные на карту. А потом один шумно выдохнул и, скрипнув, изношенными в тактических марш-бросках, суставами разогнул согбенную спину.
— Ни черта не понимаю, — признался генерал Мурлыкин и нервным, чисто механическим движением, подкрутил свой пышный, почти буденовский, ус.
Другой генерал, Березин в ответ лишь молча передернул плечами, тем самым, выражая полную солидарность и согласие с высказыванием вышеупомянутого коллеги.
Мурлыкин тем временем подкрутил второй ус, доведя их симметрическую красоту до немыслимого совершенства и молча, но требовательно взглянул на остальных членов Военного Совета — Пятеркина и Зимина.
Но Пятеркин и Зимин тоже пошли на попятную. Воровато переглянувшись, они лишь пожали плечами, шумно, пораженчески засопели и отступили на шаг назад.
В воздухе просторного помещения штаба КОВПСРОА, то есть — штаба Космических Операций Воздушно-Пехотных Сил Российской Объединенной Армии повисла, нет, не гнетущая, далеко не гнетущая, а выжидательная тишина.
И полковники поняли, что настало время их выхода.
Жестом фокусников они извлекли из-под своих благоухающих отменным дезодорантом благородных полковничьих подмышек тонюсенькие папочки с тисненой золотом надписью на каждой «Совершенно секретно!» и, раскрыв эти папочки, мешая, друг другу, и, перебивая один другого, разом заговорили.