Но чешуйки были потом. А вначале, после того как мне крепенько врезали табуретом, над моими боками хорошо поработали эти парни из военной полиции. Они словно сбрендили и, судя по их усердию, в тот вечер приняли меня за зачинщика драки. А потому в выражениях, отпускаемых на мой счет в процессе воспитательной работы, учиненной надо мной, они не стеснялись.
И всякий раз, лишь только я заползал под кровать, они меня вытаскивали оттуда за ноги и снова нещадно били-учили. И дело даже дошло в какой-то момент до того, что я начал тихонько материться. В общем, непруха в тот день привязалась ко мне крепенько и лишь потому я начал выкрикивать, в конце концов, что я здесь не причем и вообще я не местный. А в с-зобби попал случайно.
Тогда у них возникла идея, что я хочу дезертировать и оттуда. Из с-зомби. И начали все сначала. Но, что меня особенно удивило, так это то, что дружок мой, Ральф, из-за которого, собственно, и началась вся заваруха, этот кретин даже не дернулся, когда меня поволокли к патрульной машине, стоявшей тут же, неподалеку от казармы. Вот блин! Единственное, что меня несказанно утешило в создавшейся ситуации, так это то, что гимнастерка на груди Ральфа заметно оттопыривалась, недвусмысленно намекая этой неровностью, что мой приятель до прибытия патруля успел запихать в пазуху большую часть выигранных денег. А значит, отмутузили меня не зря и в дальнейшем было, чем залечивать раны.
Меня отвезли к зданию санчасти и бросили у ее входной двери, поленившись даже занести внутрь. Таким образом, превозмогая боль и охватившую все мое существо по понятным причинам слабость, мне пришлось заползать внутрь самостоятельно, так сказать, своими силами, где я и узрел пьяного врача, спавшего сном младенца прямо на своем рабочем месте — операционном столе.
Ошеломленный и деморализованный отсутствием логики в том, что люди в обиходе привыкли называть жизнью, я быстренько растолкал доктора, попутно дав ему понюхать нашатыря, и принялся оттеснять его со стола. И, когда, в конце концов, рефлексы медика возобладали над животными рефлексами спанья, он выполнил свои профессиональные обязанности, а мою голову с тех пор, как вы знаете, украшает большая квадратная латка, переливающаяся всеми цветами радуги — лоскут кожи морской рыбины.
Мало того, что я стал красивее, так я еще и остался жив.
Впоследствии меня обвинили в том, что я поднял со стола и заставил сделать себе хирургическую операцию человека, которому в данный момент самому делали операцию. Это вопиющая клевета и необоснованные нападки моих недоброжелателей, скорее всего вражеских шпионов. Хотя, с другой стороны, действительно, тот тип, которого я поднял, был подключен к анестезирующему аппарату, но вряд ли только одно это обстоятельство могло повлиять на суд, который мне устроили всего лишь через неделю после проведенной мне той операции.
О, вы не знаете, что такое дисциплинарный батальон, да еще в том виде, в каком он наличествует в подразделениях с-зомби, господа! Штука эта, в общем, скажу я вам нелицеприятная. Но тюрьма, которая существует еще и в этой душегубке — вообще, ад кромешный.
Не успел я очухаться от тумаков полицейских и сделанной операции, как вашего покорного слугу бросили на холодный, цементный пол карцера, предварительно заковав в кандалы. И пригрозили, что, если я буду просить есть, меня отмутузят так, что прежние мои злоключения покажутся мне невинной детской забавой, не более.
В полной темноте лежал я на нарах и вспоминал те веселые денечки, когда служил в КГРе под руководством добрейшей души человека майором Середой. И пусть в прежние дни этот почтенный и уважаемый мной во всех отношениях человек казался мне через чур строгим и требовательным, педантичным даже до крайности. Сейчас в этом душном и вонючем подвале, в свете последних нелицеприятных событий, случившихся со мною, Семеныч виделся мне этаким рыцарем на коне, нимбоносным ангелом, крылатым существом, сошедшим с небес на грешную землю, чтобы удивиться творящимся здесь со мной безобразиям.
Во всяком случае, с тем зверьем, что охраняли меня теперь, майора сравнить было нельзя. Да, майор Середа был требователен и принципиален, но эти скоты с перекошенными в хронической злобе лицами и охранявшими меня теперь, ни в какое сравнение не могли идти с порядочным и честным Семенычем.
Я сразу объявил забастовку. Каша, которую мне подали, в конце концов, после обеда, показалась мне недоваренной, а прислуживающий персонал недостаточно учтивым. В первый же день нахождения в своей новой тюрьме я написал жалобу директору тюрьмы, в которой объяснил негодяю, что, если он и дальше будет так содержать своих заключенных, это выльется для него в непредсказуемые последствия. Я требовал в своем письменном послании, чтобы директор принял безотлагательные меры по улучшению условий содержания заключенных.