За иллюминатором вовсю бушевало и ревело пламя, порожденное трением обшивки корабля о сильно затвердевшую на такой скорости кораблей, атмосферу. Пол под ногами Кондратия и стены вокруг него сотрясались.
Тем не менее, приземлились они более или менее удачно на берегу пересохшей начисто речушки. Оба звездолета замерли прямо у подножия красно-бурых скал, отшлифованных ветрами и непогодой.
Инопланетник, да что там говорить, и «Скользкий» тоже, нелепо торчали посреди плоской, как бильярдный стол, выжженой солнцем, равнины и защитные силовые поля обоих кораблей, раскаленные до зеленоватого свечения, еще во время прохождения атмосферы планеты, теперь чуть слышно потрескивали, остывая под порывами сухого и от того колючего ветра.
Чешуйчатники выбрались из своей космической колымаги еще до тог, как она остыла и, приблизившись к «Скользкому», постучали по силовому кокону когтистым кулаком.
В этот раз чешуйчатогрудых было трое. Их зеленоватые фигуры четко выделялись на фоне желтоватого невысокого бархана, в который и уткнулся носом «Скользкий».
— Прием отменяется, господа чешуйчатозадые! — объявил в микрофон Кондратий, предварительно проверив все ли люки звездолета заперты на засовы и запоры, а наружные динамики с безукоризненной четкостью и хорошей дикцией изрыгнули из себя эти его слова. — Приходите в четверг, — посоветовал суперагент, — может быть что-то придумаем для вас.
Придуркин никогда не был поклонником бюрократии и канцелярской волокиты, но вдруг он понял, что бывают в жизни случаи, когда эти два распространенных на Земле явления бывают просто необходимы. — Итак, до четверга, господа хорошие, — сказал он. — Нет лучше — до пятницы. А еще лучше: приходите со следующей недельки. А то, знаете ли, в пятницу у нас короткий рабочий день в связи с всеобщим санитарным днем и таких же масштабов, если не больших, интенсивной санитарной уборкой.
Инопланетяне, словно бы послушавшись Кондратия, отошли. Но после краткого совещания, произошедшего между ними, один из чешуйчатников отошел в сторонку и поднял до уровня своей килевидной, прямо таки птичьей груди оружие, которое держал в руках с того самого момента, как вылез из своего бочкообраного корабля.
Тончайший красноватый луч вырвавшийся из дульного среза, впился в кокон силового поля «Скользкого» и, оставляя на нем борозду, прошелся по нем наискосок. Дерево под защитным полем вспыхнуло, как вощеная бумага. А луч тем временем уже добирался до внутреннего металлического слоя обшивки «Скользкого», распластывая и его.
Увидев такую картину. Кондратий пошел немного на попятную.
— Хорошо, я пересмотрю дату нашей встречи, — поспешно сказал он. — Если вам так уж невтерпеж, можете зайти пораньше. Только не портите, господа, имущество КГР! Если о том, что вы сейчас проделываете с этой прекрасной машиной узнает Пятеркин, он начнет против вас интервенцию. Вести же бюрократическую войну с земными бюрократами вам не по зубам, господа хорошие! Немедленно уберите эти ваши штуки! Руки прочь от «Скользкого»! Свободу жертве чешуйчатников — Кондратию! — перешел на скандирование Придуркин, видя, что зеленомордые и не думают прекращать потрошить его корабль. — Кстати, вы не знаете часом, почему это великолепное детище загибинского ума назвали «Скользким Громом»? вопросил он у агрессоров, вроде тех, действительно могло интересовать эта забавная мелочь. — Хорошо, — частил Придуркин. — Я вам расскажу, что лежит в основе этого имени. — Он собрал лоб в гармошку. — Несколько лет назад, когда этот перец еще спускали со стапелей, он назывался «Громом». Но вот один из рабочих не удержал лебедкой многотонную громадину и корабль с пугающей быстротой заскользил вниз. «Ну и скользкий же этот „Гром“!» — закричал рабочий в свое оправдание. Вот так «Гром» стал «Скользким Громом», а в просторечии — «Скользким»… Но вы меня, господа, кажется, не слушаете! — рассердился Кондратий, заметив, что чешуйчатники и не думают останавливать свой шипящий лазер и тот уже проделал основательную дыру в боку «Скользкого».
Секундой позже неровный квадрат стены обозначенный глубоким. Малиново светящимся рубцом, рухнул. Он вывалился наружу, а в салон корабля землян ввалились вооруженные с головы до ног чешуйчатники.
Двое из них сразу бросились к Кондратию.
16
Чешуйчатые были дюжими парнями и потому, бесцеремонно заломив Придуркину руки за спину, поволокли его прочь из корабля под свет чужого солнца. И там, под ослепительными лучами этого иноземного светила малость отмутузили агента, надавав ему по морде, как этого и требовал, наверное, этикет этих, отдаленных от Земли, а потому малопонятных Придуркину мест.
Надо сказать, что Придуркин не очень-то поддавался. И пару раз даже лягнул кого-то из этих, прямо скажем, жутковатых созданий ногой, а одного даже укусил. Но силы были неравны.
— Эге, господа хорошие! — сказал Придуркин в ответ на их явно запрещенные международной конвенцией тычки и подножки и сплевывая кровь с разбитой губы под ноги этим беспардонным созданиям. — Значит безапеляционный, безудержный гуманизм не является отличительной чертой вашей чешуйчатомордой демократии? Я вас правильно понял? В таком случае, джентльмены, готов поспорить, все эти барханы, — Кондратий кивнул головой в сторону совершенно безводной пустыни, которая представляла собой тотальный и единственный ландшафт планеты, — готов поспорить, что все эти дюны — следствие вашей четвертой мировой войны.
— Заткнись, земная крыса и подойди к тому почтенному йоркцу, — порекомендовал один из фомальдегауских умников, кивая куда-то за спину Кондратия.
Кондратий оглянулся и только сейчас заметил недавно подошедшего, заросшего с головы до пят рыбьей чешуей, старца.
— Добро пожаловать на Фомальдегаус, — поприветствовал землянина старец с изборожденной морщинами чешуей.
— А разве это не Юпитер? — удивлению Кондратия не было предела. Его рубашка расстегнулась на груди во время потасовки, представив на обозрение чокнутых фомальдегаусцев грудь землянина, густо поросшую волосом — предмет мужской гордости Придуркина на Земле. — Вы часом не оговорились? Это и вправду не Юпитер? — продолжал допытываться Придуркин.
Не без подозрения взглянул Кондратий на фомальдегауское светило, которое, если бы и было солнцем, то должно было быть на несколько порядков меньше, находись Кондратий на Юпитере.
— Нет, презренный лазутчик, это планета Фомальдегаус звездной системы Фэт.
— Точно? — не поверил Придуркин.
— Точнее не бывает, — подтвердил один из чешуйчатников. — Скоро ты сам в этом убедишься.
И чешуйчатник повернулся лицом туда, где зависли в слегка фиолетовом небе несколько огромных шаров. — Видишь в небе планеты? Всего их двадцать. Просто, большинство из них сейчас не видно, потому, что находятся они за линией горизонта. Всего же планет в системе двадцать и все они обитаемы. Мы же в данное время находимся в самом сердце фомальдегауской пустыни Гири-Гири. Есть у нас и более красивые места. Но ты их никогда не увидишь, так как ты инопланетный шпион и место твое…
— О, нет! — перебил его Придуркин. — Посмею не согласиться с вашим последним утверждением, при всем моем уважении к вам. Это вы шпионы, а я — разведчик, сукины дети! И, будьте добры, поднимите все руки. Вы арестованы, господа чешуйчатники!
Между тем, фомальдегаусец Кондратия не слушал и продолжал свою речь.
— …Твое место, земной шпионяка, в самой страшной тюрьме фэтского мира — Бараклиде! Ты заслужил такую участь, уродливая твоя харя!
— Кто? Я — харя? Да ты посмотри а себя облезлая жаба! За мной знаешь как девки земные бегают? — возмущался Кондратий. — Увидали б они тебя, — хмыкнул он.
— Смирись и признай свою вину, земной червяк, — потребовали у Кондратия между тем. — Добровольного признания требуют наши законы, иначе мы не сможем тебя засадить в нашу тюрьму. Хотя нам этого ох как хочется!