— А этого и не требуется, — усмехнулся майор. — Зная характер Кондратия, я могу с точностью один к одному предположить, что он ошивается где-то возле тамошних пивнушек.
Но я сам отыщу храброго разведчика. Твое дело — побыстрее самоотремонтироваться, а там разберемся.
— Осталось совсем немножко, товарищ майор. Скорость регенерации нельзя увеличить, но системы восстановления действуют на полную мощность. Поэтому весь процесс займет еще какие-то полчаса. Отдохните пока и заправьтесь.
А Середа. услышав об отдыхе и заправке, вновь вспомнил об абсенте. Но возвращаться в замок не хотелось, тем более — через дыру. Поэтому он развалился в корабельном гамаке и, откупорив бутылку земной кока-колы — аналог фомальдегауской брока-бролы, принялся потягивать холодный напиток прямо из горлышка.
В голове его вертелись разные мысли. И некоторые из них носили такой оттенок, что майор и сам бы не мог предположить о наличии подобных мыслей у себя в голове. Но некоторые были вполне продуктивными, оптимистичными, гуманитарной направленности, за которые было не стыдно и которые вполне можно озвучить в подходящей, светской обстановке. В общем, мысли те были не новые, они давно уже вертелись в голове разведчика и касались его лично-общественной жизни. В частности, майор давно собирался претворить их в явь и по прибытию на землю жениться, например, на бывалой и опытной разведчице с хорошим послужным списком, а там и детишек завести. Кучу-малу. Да и жить себе в удовольствие неприхотливой разведческой жизнью, да добра наживать. Как это описывается в сказках.
И, тем не менее, вскоре майору пришлось отогнать даже эти мысли, так как они не соответствовали его морально-боевому облику и статусу. Ведь подобные мыслеустремления являлись признаком некоторой гражданской слабости, а слабость майор не мог допустить в свою, в общем-то, мужественную и где-то героическую автобиографию. Не из того теста был он сделан, а из другого — теста героического и беззаветно и беспримерно отважного.
В небе еще не расстаял инверсионный след аппарата Рифмы, а все системы «Скользкого» были готовы к полету, а сам он с нетерпением рвался в бой. То есть, в полет.
— Куда летим, командир? Пирегойя? Фомальдегаус? — поинтересовался автопилот «Скользкого».
— Созвездие Лиры, — ответил майор. — Поищем Кондратия. Сдается, парень попал в переплет. Но не в правилах земных разведчиков оставлять сослуживцев в беде.
— Это уж точно, — согласился «Скользкий» и принялся напевать себе что-то под корабельный нос не то из Чайковского, не то из Шнитке.
И снова майор вспомнил об абсенте. Но на этот раз помянул его недобрым словом — слишком болела голова.
Шесть разнокалиберных планет висели невероятной гроздью над северным полушарием Ханаона. Имея, в общем-то, очень сложные и замысловатые орбиты, они сегодня собрались вместе, в точке либрации совместного центра двух других планет, самых больших в фэтской системе.
Рифма уверенно вела капсулу к одной из планет-гигантов, зная, что в запасе у нее всего лишь два часа времени и именно на это же время рассчитаны запасы кислорода. Кроме того из космоса исходили и другие более серьезные опасности, которые следовало знать и остерегаться. Но вопиющая жестокость космоса была продиктована не из желания творить зло, а во имя соблюдения его законов.
Холодная лють вакуума, смертоносные пальцы абсолютного холода медленно вползали во внутренности корабля, охлаждая воздух и выступая серебристой изморосью на тонких стенках. И изящные, слегка загорелые руки Рифмы, лежащие на руле суденышка, давно окоченели, но тем не менее девушка уверенно вела аппарат к цели и ничто не могло ее теперь остановить в устремлении к заветной планете — светлокоричневому шару Фомальдегауса.
Два часа в обледеневшем изнутри корпусе «летучки» показались вечностью. Но, в конце концов, Рифма приблизилась к планете, а затем и вошла в плотные слои ее атмосферы. И ощущая всей кожей, как тает лед внутри обшивки корабля и на ней, она вглядывалась в закрытую серебристыми облаками поверхность планеты, пытаясь оттыскать по ей одной ведомым признакам клочок суши в безбрежном бирюзовом океане — не то небольшой материк, не то большой остров. Там прошло детство и там она была в рабстве до того, как ее вызволили из плена соотечественники.
Официально рабство на Фомальдегаусе запрещалось. Но на деле оно не только там существовало с незапамятных времен, но и процветало самым пышным цветом, впрочем, как и подпольная торговля оружием и наркотиками.
Исковерканное детство отважная пирегойка не собиралась прощать врагам. Давно ждала она того момента, когда за все можно будет воздать сполна.
И вот этот долгожданный час настал. На полу «летучки» стояли две клетки с существами, способными истреблять целые армии. За считанные часы эти два зверька обратят в бегство полки и флотилии фомальдегаусцев. Правда, сейчас ддзеги вели себя вяло и аппатично. Но их вялость была всего лишь реакцией на тяготы перелета. Главное, зверьки были живы и здоровы и уже приходили в себя.
Впрочем, перелету этому было далеко до перелетов даже второй степени сложности. Принцессе Пирегойи приходилось и раньше совершать подобные турне. Но сейчас она волновалась. Решалась судьба фомальдегаусцев. К тому же, расположение планет в системе в данное время не очень-то благоприятствовало перелету Ханаон — Фомальдегаус. Гавитация нескольких сблизившихся планет могла в клочки разорвать утлое суденышко Рифмы, и целым оно до сих пор оставалось лишь благодаря мастерству водителя.
Рифма падала-планировала на ночную сторону Фомальдегауса, пройдя терминатор планеты на ее сороковом градусе и за хрупкими стенами уже бились шершавые языки фиолетового пламени.
Как неукротимый болид, оставляющий за собой огненный хвост, судно стремительно приближалось к острову. И первое, что увидела Рифма среди погруженных во мрак ночи холмов и равнин, это россыпи бесчисленных огней — свет городов Фомальдегауса. А, когда до поверхности острова оставалось не более двадцати километров, она решительно направила корабль к одному из таких городов, сменив крутое пике на горизонтальный полет.
Вскоре она уже летела над одной из улиц города, узкой и извилистой, изобиловавшей выбоинами и мусорными баками. По улице бродили худые и изможденные люди. Все их убранство составляли грязные лохмотья и стоптанные башмаки. А на лицах всех этих людей особенно выделялись несчастные и страдальческие глаза.
Заметив Рифму люди настораживались и провожали ее аппарат долгим и пристальным взглядом. Рифма чувствовала на себе их ненавидящие взгляды и понимала, что жизнь несчастных, проведенная в скотских условиях, вряд ли способствовала в них воспитанию человеколюбивых устремлений. Ведь когда-то, она тоже, взрощенная на этой планете, видела мир лишь в серых тонах, а в каждом встречном предполагала исключительно конкурента по выживанию в мире насилия и зла.
Сейчас все было по другому. Теперь она смотрела по иному на мир и озлобление окружающих ничего не вызывало в ней, кроме сочувствия и грусти.
Когда она подлетала к кварталам, в которых размещались надзирающие за подневольными, ддзеги зашевелились в своих клетках. Они истово ненавидели фомальдегауских чешуйчатников, чувствовали их везде и при каждом удобном случае стремились любой ценой уничтожить чешуйчатников. И, скорее всего, Рифма вскоре предоставит им один из таких шансов.
Рифма вспомнила свое детство. Их похитили, когда им с сестрой-близняшкой было всего по четыре года. Их продали в рабство фомальдегаусцам и с тех пор светлые дни для них закончились надолго. Девочек поднимали в четыре утра и заставляли выполнять непосильную работу на кухне, а лишь только они подросли, их ожидали плантации и изнуряющая работа под палящем фэтом. О детских играх и думать не приходилось. Внутренне девочки очень рано повзрослели, ведь, приходилось яростно бороться за существование и школа испытаний, которую они прошли, навсегда закалила их волю, а потом и вовсе сделала их ловкими и бесстрашными.
Однажды, когда на Рифму напал насильник, такой же пирегоец, как и она, но разуверившийся в человеческой доброте и потому вставший на путь преступлений, она, тогда еще шестнадцатилетняя девчонка, парочкой отработанных удоров сумела уложить на почасика распоясавшегося бандюгу на землю и в дальнейшем тот уже никода не предпринимал попыток даже приблизиться к ней.