— Отставить! — вдруг рявкнул, перепугано Зимин и выстрелил из револьвера в потолок, отчего в последнем, то есть в потолке, образовалась дыра.
Потолок в месте попадания зиминской пули обвалился, и оттуда посыпались мышиный помет и чья-то заначка — мухлявы разного достоинства.
Мухлявы были, как в пачках, так и по одиночке.
Оторопевшие полковники молча подсчитывали на лету свалившееся на них нежданное богатство.
Кто-то грохнулся в обморок.
Но тут же этот кто-то поднялся, не желая пропускать самое интересное — миг своей удачи, в случае возможного дележа посланного богом.
— Чья заначка? — грозно вопросил Зимин, прекрасно понимая, тем не менее, что заначка его и все мухлявы ворованы им, Зиминым собственноручно долгими, зимними ночами из государственной казны.
И в тот момент, когда Зимин спросил о принадлежности заначки, агент внезапно прекратил свои скачки в объеме ограниченного крепкими стенами штабного пространства и исчез.
А вместе с агентом исчезли и мухлявы.
Теперь уже трое полковников грохнулись в обморок.
Грешным делом эти полковники подумали, что ловкий агент помчался и к их заначкам.
— Во-он за тем стогом, — сказал Патрикеев и кивнул головой в направлении противоположного берега узкой, всего в один перелет плевка, речки.
— Ты только что, Васек, разгласил военную тайну, — угрюмо объявил Голенищев. — Ты предал нас, своих боевых товарищей и верных друзей и перешел на сторону условного врага.
— И ничего он не предал! — вступилась за лейтенанта Пелагея Селедкозасольская, услышавшая и слушавшая весь этот разговор. — Это мой стог. Сама его сложила. Тем летом. Никакой тайны из этого не делаю. То, что я кошу, знает все село. То есть, вся наша Тюрьевкрошевка-Щихлебаловка.
— Ну вот, — повернулся к прапорщику Патрикеев. — А ты — «тайна, тайна»!.. Какая ж это тайна, если про нее всем известно?
— Так то про стог все знают! А то, что в нем НЛО замаскирован — только мы с тобой! — нечаянно проболтался Голенищев.
И тут же он прикусил язык. До окончательного разглашения военных секретов ему оставалось полшага.
— А ну рассказывай, нежить! — схватила Голенищева за грудки и чувствительно встряхнула Пелагея. — Какой такой нэлэо?.. Отвечай, зараза, а то я из тебя сейчас всю твою заячью душу вытряхну.
— Уважаемая женщина, — заюлил прапор. — Так, ведь, мы не имеем никаких прав на разглашение секретных сведений. Нам за это начальство такого прочесону даст, что не возрадуемся. Вы уж, гражданка, совесть бы поимели, — обратился Голенищев к здравому смыслу Пелагеи Кузьминичны, возжелавшей удовлетворить свое праздное женское любопытство за счет уменьшения общего количества государственных секретов.
Но барышня эта, царица огородов и полей, мастерица кошения травы и складывания скошенной травы в копны, не желала просто так сдаваться.
— Отвечай, кирзовое отродье, а не то я за себя не ручаюсь, — встряхнула она прапора снова так, что у того неприлично забренчали значки на покатой груди.
Лейтенант же сообразил, что хотя Голенищев и находится в данный момент в могучих женских руках, жизнь Голенищева всецело — в руках Патрикеева и висит она, эта жизнь в данную минуту на тонюсеньком волоске.
В общем, лейтенант Патрикеев бросился на защиту этой самой жизни своего приятеля.
— Уважаемая гражданка Пелагея, — умудрился влезть он между подчиненным и напавшей на подчиненного человекоподобной Пелагеей, фуриеобразной крестьянкой Селедкозасольской. — Отпустите его, мадам, И мы вам, так и быть, в общих чертах обрисуем ситуацию. — Он вздохнул. — Все равно, ведь, понадобится, елки-палки, ваша помощь. Поэтому, воле неволей, но и вас, мадам, придется рано или поздно вводить в курс дела.
С видимым великим сожалением отказалась Пелагея Кузьминична от первоначального замысла, во что бы то ни стало вытряхнуть душу из бравого прапорщика и усилием воли заставила себя опустить руки с намертво зажатым в них прапорщиком.
— То-то же, — сказала она с некоторым облегчением.
Убивать по пятницам прапорщиков она не очень-то любила.
— Понимаете ли, мадам, я и Голенищев служим в специальном корпусе, который оказывает противодействие инопланетянам в тех случаях, если те, вдруг, решают захватить нашу планету, — начал, было, Патрикеев.
— Какую планету? — решительно перебила его Селедкозасольская. — Точнее.
— Я имею в виду планету, на которой мы живем, — терпеливо пояснил Патрикеев. — А живем мы, посмею сообщить, с вашего позволения, на планете по имени Земля.
— Ясно, что не на Марсе, — сказала Пелагея. — Но Марс, ведь, тоже наш, раззявы. Ладно, валяй дальше.
Патрикеев вздохнул.
— Наше подразделение создано около полувека назад и время от времени нам приходится нейтрализовывать некоторых, безмерно зарвавшихся, инопланетяшек. Да… Гммм… В данное же время произошел как раз такой случай. Другими словами, возле вашей деревеньки Тюрье… тьфу… крошевки-Щихлебаловки приземлился корабль, прилетевший из иных миров. Нам же до прибытия специального агента, профессионала по нейтрализации подобного рода инцидентов, поручено наблюдать за объектом. Что мы и делали до того самого момента как вы, пардон мадам, вмешались во все эти дела.
— А они красивые? — задумчиво перебила литеху Пелагея.
— Кто? — не понял Патрикеев, ошеломленно поглядывая то на приводящего себя в порядок и недавно здорово помятого грубой женской силой, подчиненного, то — на себя.
— Кто-кто… Конь в пальто, — вновь озлобилась Пелагея. — Не ты же со своим прапорщиком-задохликом, простофили. Вы, господа, совершенно не в моем вкусе. Я об ино… иноп… планетяшках этих говорю. Мне бы такого, — она стыдливо потупилась, — метра под два росточком. Али поболе ишшо.
Пелагея тут совсем раскраснелась и целую минуту не решалась произнести ни слова.
Как воды в рот набрала.
5
— Существуют и трехметровые и четырехметровые существа из иных миров, — с видом знатока, читающего лекцию на общественных началах, приободрил женщину Патрикеев.
— Ого!.. Мне бы… Такого… В самый раз… Боле не надо… А то одежды не купить, — бормотала совсем ошалевшая от нечаянно свалившегося на нее женского счастья, Пелагея. — Обещайте, что познакомите меня с такими, ребята. Уж я-то вас отблагодарю. Не забуду. И выпивка у меня есть и закусочка. Огурчики малосольные там, рыбка вяленая… Вы уж расстарайтесь, ребятушки!
— Да погодите вы, гражданка хорошая, — встрял в разговор, малость пришедший в себя от давешней встряски, прапор. — Не все инопланетяшки годятся для создания семьи. — Он поморщился. — Среди них есть жуткие уроды, монстры и даже возможно — людоеды. И это все не пустые слова и не сказки. У нас три года назад такого агента слопали, что вы бы и не подумали. Как сейчас помню, парня обвешали оружием с головы до ног и обучили всем инструкциям по обращению с инопланетянами. Но, вишь, как все обернулось. И его удалось инопланетникам обвести вокруг пальца. А, ведь, был лучшим.
— Не стану спорить, господа служивые. Но меня интересует в этом вопросе исключительно рост и грубая физическая сила. Чтобы я, значит, по весне могла вскопать на таком мерине огород. А осенью привезти картошку с поля. Вот и все. Агенты ваши с их росточком в метр девяносто не очень меня впечатляют. С маменькиными сыночками я сроду не жила и жить не буду. Вот такое мое последнее бабье слово и другова вы от меня не услышите.
— Ладно, мать, — взглянул на небо лейтенант, по солнцу тем самым, определяя время. — Перед тем, как отправиться на задание, мы подробно изучили местность по карте, а так же просмотрели данные всех, кто проживает в этих краях. Пелагея Кузьминична Селедкозасольская, сорока с небольшим лет. У тебя два зуба запломбированы и есть родня в райцентре. А спать ты предпочитаешь на спине. И при этом храпишь.
— Не всегда, — вставила рассекреченная Пелагея.
— Что не всегда? — не понял Патрикеев.
— Храплю.
— Знаю, что храпишь. Про то и говорю, — начал злиться он. — Храпиш, мадам хорошая. И это нехорошо!
— Не всегда храплю, я говорю, — с терпеливостью великомученицы пояснила женщина. — Когда простокваши выпью на ночь, то обходится. А так…