— Ты что тут делаешь? — услышал он у себя над ухом и от неожиданности даже вздрогнул.
Он резко обернулся, отдавая на всякий случай честь, и увидел багровую ухмыляющуюся рожу фельдфебеля. — Ты что делаешь? — повторил фельдфебель голосом, в котором даже приблизительно не было ничего человеческого.
— Чешу спину, ваш бродие! — доложил Акакий четко и по уставу.
— А, если бабахнет?
— Кто?
— Ну, не я же, — сознался Поликарпыч, недобро щерясь.
— Тогда кто, если не вы? — разыгралось некстати у Перепелкина любопытство. — Ведь кроме нас здесь никого нет. А я тоже бабахать не собираюсь. Но, если я не бабахну, значит, вы бабахнете?
— Ну, если мне попался такой умный боец, то придется бабахнуть, — сказал Поликарпыч и, засучив рукава, заехал Перепелкину в ухо с такой силой, что тот, сложившись пополам, в один миг преодолел тесное пространство сушилки.
А вдобавок еще выдержал весьма плотное соприкосновение собственного затылка со стеной. И все это на фоне донельзя эпатажного армейского мата Поликарпыча.
Уже часом позже другие несчастные новобранцы, у которых шишек да синяков к этому времени было поболее, чем у Перепелкина, объяснили Акакию, что черпак на самом деле — не черпак, а лишь с виду только черпак. На самом деле черпак изначально предназначался по их утверждению для уничтожения живой силы противника, как одиночными выстрелами, так и очередями. А, будучи оснащен под ствольным гранатометом, он еще и являлся грозным оружием для такой вражеской техники, как различные вертолеты, аэростаты, аэросани, дельтапланы, мотодельтопланы и бронемашины пехоты.
Применять «черпаки» на крейсерах категорически запрещалось. Широко использовались они на планетах и в открытом космосе.
— Вот те на! — удивился Акакий, когда новобранцы разъяснили ему истинную сущность того, что уже, грешным делом, он собирался вернуть на кухню, так как считал, что вещь выдана ему скорее по ошибке и недосмотру, чем осмысленно и целенаправленно, и на самом деле принадлежит поварам, этим добрым людям, слегка подворовывающим по мере сил на своем камбузе.
— Когда спускаешься на гравишюте, только успевай нажимать на курок, — учили, уже поднаторевшие в военном деле гвардейцы, Перепелкина и прослужившие чуть больше его. — Инопланетяшки будут мельтешить перед глазами и по тебе метить, но ты, знай, меняй обоймы в пулестреле и веди огонь на поражение. Главное не попасть под термопушки.
— А это что такое? — насторожился он.
— Увидишь обугленные человечьи кости, некогда принадлежавшие твоим боевым товарищам, сам поймешь, — невесело усмехнулся один из гвардейцев.
Акакий представил себе в образе, хорошо запеченного куска мяса, фельдфебеля Поликарпыча и у него почему-то стало легче на душе.
— И не думай даже, — уловил мысль Акакия тот новобранец, которого Акакий уже прозвал про себя Очкариком, в который раз почему-то оказавшийся от Перепелкина очень близко. — Поликарпыч никогда не полезет на рожон. Старик всегда руководит сражением из укрытия. Под пули и огнеметы поканаем мы, пушечное мясо. Кстати, меня зовут Фрол, а тебя?
— Акакий… Кашка, — машинально ответил Акакий.
И оба новобранца протянули друг другу руки, скрепив, только что возникшую, мужскую дружбу крепким рукопожатием.
— Ты чем прежде занимался? Наверное, шмотки продавал на межпланетных станциях и орбитальных вокзалах? — предположил Фрол и, как он считал сам, понимающе улыбнулся.
— Не-а, — улыбнулся Перепелкин в ответ. — Летом, например, бычков выпасал. А весной пахал. Осенью скирдовал солому, зимой чинил упряжь для роботомулов.
— Понятно, — протянул Фрол-очкарик с некоторым превосходством в голосе и сунул под язык супервитаминную таблетку, из тех, что рекламировали денно и нощно по всем средствам внутрикорабельной связи.
Будучи сам исконно городским, Очкарик, услышав, что Акакий — дремучий крестьянин, несколько поохладел к новому другу, однако уже в следующую минуту позабыл о всколыхнувшем его душу чувстве превосходства. Было что-то в сельском пареньке, каким представился ему Кашка, простое, чистое, как сама деревенская природа. Наверное, только потому Фрол решил про себя: будь, что будет, но пока нужно придерживаться этого Акакия. В отличие от других он честен и бескорыстен. Во всяком случае, он настолько простодушен, туп и неискушен в жизни, что ожидать от него какой-либо каверзы, скорее всего, не придется. Не то, что все эти городские, которые, блин, уже пытались под видом запасного аккумулятора для пулестрела всучить Фролу мультидешевый портативный гайковерт в упаковке.
От таких мыслей Фрол помягчел.
— На, попробуй, — вытряхнул он из пестрой коробочки розовую таблетку не больше ногтя величиной, весьма красивую, конечно, на вид, но пахнущую уж очень подозрительно.
— Это что? — осторожно, словно цианид, взял Перепелкин презент и поднес к глазам.
— Не бойся, — гыгыкнул Фрол. — Это такая штука, от которой становится очень и очень весело.
— Героин, что ли? — осенило Перепелкина, который кое-что слышал в этом плане от молодежи, то и дело наезжавшей в его деревню из города, по их же словам: «встряхнуться „травкой“ на лоне природы» и «приобщиться к весям и пажитям через галлюциногены и димедрол».
— Героин простому солдату не по карману, Акаша, — вздохнул не без сожаления Фрол.
— Я не буду, — решительно протянул назад таблетку Акакий.
Фрол же громко расхохотался и хлопнул Перепелкина ладонью по широкому и тяжелому, привыкшему к нелегкому крестьянскому труду, плечу.
— Я ж пошутил, — фыркнул он, сияя, словно начищенный микроволновый процессор. — Сия таблетка, как и написано на упаковке, — сунул он под нос Перепелкина коробочку, — является витамином. Глотай, — поощрил он. — Завтра нам понадобятся дополнительные силы, чтобы сдать экзамен, вытянуть на хорошо оплачиваемый разряд.
Акакий бросил таблетку в рот и сделал глотательное движение.
— Как это оплачиваемый? — поинтересовался он.
— Третий разряд не оплачивается. А за первый приплачивают на пять кредов больше, чем за второй.
— Негусто, — нахмурился Акакий.
— Зато на эти деньги можно купить кило сухого печенья и сделать из него отменный торт «Слоеная планета».
— Как это?
— Придет время — покажу. А пока нужно сдать на этот разряд. За второй платят всего три креда и печенья, в таком случае, на полноценный торт не купишь.
— Да уж. Первый лучше, — согласился Перепелкин, имея в виду разряд и чувствуя, как у него начал вздуваться живот от таблетки и газы стали потихоньку пробираться к выходу.
Хорошо хоть сейчас не было рядом подружки Насти, самой красивой девушки во всей его деревне Всегалактические Недогарыши. Его зазноба ужасно не любила звука выпускаемых кем бы то ни было газов, будь то испускающий их деревенский кузнец Кузьмич или общественный мерин Непокорный. И, если Перепелкин портил воздух в присутствии своей возлюбленной, она очень сердилась, демонстративно морщила носик, затем отворачивалась и произносила фразу, которую Перепелкин уже знал наизусть, так много раз она звучала. Ведь в деревне Перепелкина воздух портили многие и очень часто. Можно сказать — всегда. Особенно, после того как собирались в сельском клубе на коллективном просмотре голографического фильма.
— Ну и дерьмо! — не замечая того сам, вслух повторил любимые слова любимой Перепелкин.
52
А так как он, Перепелкин уже к этому времени сам окончательно и бесповоротно испортил воздух, Фрол-очкарик вполне адекватно и без излишней эмоциональности отнесся к замечанию Акакия.
— Так всегда бывает после приема, — заверил он с убежденностью человека, знающего толк во всех этих делах и давно практикующего витаминотерапию.
После этого Фрол-очкарик сам громко испортил воздух.