Штатский сурово сдвинул брови в ответ на инициативу Придуркина.
— Оттого, что сегодня Вы будете подписывать обходной на своем заводе, а так же прощаться со знакомыми и близкими Вам людьми, — сказал он.
Придуркин похолодел.
— Все настолько серьезно? — одеревеневшими губами спросил он.
— Серьезнее некуда, — подтвердил штатский.
Придуркин махнул рукой.
— С Семкой прощаться тоже?
— Ну почему сразу с Семкой? — поморщился штатский. — Хотя надо и с Семкой. У Вас есть какие-нибудь родственники? К примеру.
— К примеру, есть. Семка, например. Из механического. Он мой двоюродный. Есть еще мать, отец. В воронежской области. Туда билет дорого стоит, — опечалился Придуркин. — Туда, да обратно, сами понимаете, процесс — денег стоит. Да, к завтра и не получится.
— Понимаем, — согласился штатский. И впервые с сомнением взглянул на кандидата в агенты. В глазах штатского ясно читалось любопытство, странным образом уживавшееся с недоверием. — А у Вас и аттестат об окончании школы имеется? — поинтересовался он как-то вяло.
— Имеется, конечно, — поспешил заверить Придуркин. И, видя, что недоверие в глазах штатского не погасло, добавил: — Сам директор школы выдал. Сказал, — Придуркин наморщил лоб, пытаясь вспомнить дословно речь директора. — Сказал, что для него день окончания школы Придуркиным — великий праздник и радостный день. И, если он, директор сумел продержаться все десять лет учебы Придуркина и не свихнуться при этом, значит жить ему, директору еще и жить. Не меньше ста лет. А может даже и больше. Потому что закалился он, директор небывало. И теперь ему все нипочем. И еще директор сказал, — сообщил Придуркин, — что таких идиотов, как я, он в жизни своей не встречал и возможно уже не встретит. Иначе ему, директору крышка. Потому, что какая бы закалка ни выработалась, второй такой встречи ему не перенести. Потому что его директоровская нервная система рассчитана только на одного идиота и, уж, во всяком случае, не на их парочку. Два таких идиотов, как я, для него, директора это через чур, даже учитывая его директоровские заслуги перед образованием страны и звание почетного учителя.
— И чем закончилась ваша беседа в тот день. Ну, день выдачи аттестата?
Придуркин разморщил лоб, отчего тот, собранный вначале в гармошку, разобрался в гладкий бубен.
— После того как я намекнул диру на возможность продолжения мной учебы в его прекрасном учебном заведении, этом чудесном Храме Знаний, он попросил меня ни под каким предлогом не делать этого. Просто из чувства человеколюбия и гуманных соображений. А потом ему стало плохо, когда он включил свое воображение и представил, что я хотя бы на день, на урок остался учиться в этой школе и директора унесли. Лучше бы он не включал воображение, потому что учиться в этой проклятой школе я не собирался. Боже сохрани! С тех пор видели впоследствии только завуча. И это завуч, как-то, чуть позже всех этих событий, сказал мне, что директор «сковырнулся с ума». А так же попросил меня поклясться самой страшной клятвой, какую я только знал на тот день, что я не только никогда больше не переступлю порог их школы, но и на пушечный выстрел не приближусь к ее стенам. Иначе он, завуч меня убьет собственноручно, не моргнув глазом. Сей контракт я свято блюду и выполняю и по сей день, так как видел глаза завуча в момент заключения нашего с ним этого договора. Его глаза не врали. Я не забуду их по гроб своей жизни! По экзальтированному до невозможности взгляду завуча я определил, что этот, в общем-то, безвредный, муху не обидевший в своей жизни, человек, так и сделает, подвернись ему под руку случай. То есть, он убьет, не задумываясь, если только я попадусь ему на глаза в пределах досягаемости… К тому же, — ухмыльнулся Придуркин, — у меня предубеждение против всякого рода наук с самых пеленок. В том числе и — школьных.
— Что ж, — задумчиво вытащил из пачки сигарету человек в штатском и Придуркин ясно отметил, как дрожат от волнения руки мужественного сотрудника спецслужб, — я, думаю, Вы нам подойдете. Именно о таком работнике, как Вы, мы и мечтали, — добавил он менее уверенно.
А в глазах штатского, как показалось Придуркину, медленно проступала тоска.
И потому, чтобы приободрить хоть как-то этого славного и в чем-то даже понравившегося ему человека, Придуркин немного даже спел какие-то рулады на манер альпийских горцев. А затем и чечетку станцевал, споткнувшись при этом в самом конце начала разудалого песни-танца и слегка разбив себе при этом нос о столешницу.
После этих его выкрутасов скисли все члены приемной в агенты комиссии.
А тот штатский, что был постарше, выразился в том смысле, что поработать над «материалом», то есть над Кондратием придется здорово и это его вдохновляет. И, если они что-то и слепят из этого набора бессмысленной биоплазмы, то сие окажется с их стороны немалым достижением, даже — подвигом.
А Кондратий, в свою очередь, приободрил членов приемной комиссии, сообщив, что сделает все возможное, чтобы заработать хотя бы одну на них всех медаль.
Так началась блестящая карьера Придуркина, ставшего впоследствии тем, кем он, собственно, и стал — суперагентом космической внешней разведки? 13–13, если верить документам. И — шутом-эксцентриком? 1 звездных баталий, если исходить из фактических данных.
С родственниками он таки попрощался. Денег на дорогу в кэгээре дали. Но вот поверить в то, что он, Придуркин, всю свою жизнь подтверждавший полное соответствие их фамилии, работает в разведке, да еще космической, никто из родственников не собирался.
Наверное, у них попросту не хватало смелости фантазии и куража воображения.
Но Придуркин, в конце концов, пообещал всем — матери, отцу, дядькам, теткам, братьям и сестрам и даже Шарику во дворе, что, как только у него появится мощная рация и его зашлют в дальний космос, он передаст всем привет. А так же — некоторые самые секретные коды, которыми непременно его обучат пользоваться в кэгээре.
Может быть, эти коды в хозяйстве и пригодятся, полагал Придуркин. Кто ж его знает?
8
Но Голенищеву и Патрикееву пока было не ясно передал ли секретные коды своим любезным родственникам, да и вообще, кому бы то ни было Придуркин. И потому все они оказались в немалом изумлении, когда увидели улетающий, подобно ракете, стог сена, с отчаянно вопящей Пелагеей.
А Патрикеев так даже икнул, машинально и без особой надобности вытаскивая из кармана и снова засовывая туда армейский дезодорант «Благоухающая Портянка», который всегда носил с собой Патрикеев, где бы ни был. По старой и неистребимой, так сказать, армейской привычке, благоприобретенной им еще в далеком, безусом детстве.
К тому же сигареты Патрикеева насквозь и безнадежно промокли, а в фирменных кроссовках «reebok» китайского производства, которые, по случаю необыкновенности задания, разрешило надеть начальство, хлюпала и чавкала вода. С одежды текло, как из водопроводной трубы.
Не лучше дела обстояли у Голенищева. И тем временем, пока Пелагея, как дева Мария, возносилась на копне сена в заоблачную высь, под сломанным щихлебаловским мостом отдавали богу душу, матерились, плевались и зыркали глазищами ни в чем не повинные люди. Они барахтались на волоске от смерти и прощались с жизнью.
Хорошо хоть речка в этих местах была неглубокой и щихлебаловцам, стоило лишь закрыть свое матюгальное хлебало, не орать дурным голосом и опустить ноги вниз, чтобы нащупать пятками дно и к ним бы незамедлительно пришло вожделенное спасение в образе просто-таки тотального, катастрофического обмеления стратегически важной на взгляд кэгээра речки Петляевки.
Как бы то ни было, но тем временем по дороге к речке подрулила вызывающе синяя тойота и принялась бибикать купающимся и тонущимся, внося во всеобщую сумятицу и немалый переполох, как это ни покажется странным, порядок и структуру.
Из райцентра возвращались Огурцовы, где закупили домашний японский кинотеатр в новый коровник и это им принадлежала новая и синяя, как старая майка завхоза, тойота. Не зная, что предпринять — мост разрушен, односельчане, скорее всего, тонут, а луговое сено, украшенное Пелагеей, поднимается в облацы — Огурцовы, до сего дня люди не являвшиеся неисправимо набожными и вообще-то далекие от каких бы то ни было религиозных церемоний и сверхидей, они, вдруг, вспомнили кое-что из Библии, и грешным делом возомнили, что вот он славнозвестный и неувядаемо ожидаемый Апокалипсис нагрянул.