Ноль слушал угрозы с нарастающей тревогой. Что еще они задумали? Гадать ему пришлось недолго.
– Надо прогнать его через строй, – предложил Бидлкомб. – Грим нас не застукает – час назад он уехал на прогулку.
Эта идея была принята благосклонно.
Полю доводилось слышать о таком развлечении, но он сильно сомневался, что сумеет получить от этого удовольствие, особенно когда увидел, как ученики, повынимав носовые платки, завязали на них по узелку. Он тщетно пытался избежать наказания, уверяя всех и каждого, что вовсе не желал обидеть Типпинга, что он лишь защищался и так далее. Но это был глас вопиющего в пустыне.
Дети торжественно выстроились в две шеренги в центре площадки, и, пока Поль испуганно на них таращился, кто-то пихнул его к одному концу строя, где Типпинг, уже вполне пришедший в себя, отправил его в путь, наградив чувствительным пинком.
Поль полетел как безумный между двух шеренг мстителей, осыпавших его ударами по голове, плечам, спине, а когда он достиг конца, то кто-то ловко развернул его и пустил в обратном направлении, в сторону Тшпинга, который, в свою очередь, снова развернул его и пихнул вперед по ужасному коридору. Никогда до этого мистер Бультон не сносил таких унижений. Ученики гоняли его долго после того, как притупилась прелесть забавы, и лишь усталость заставила их сменить гнев на милость. Напоследок надавав ему затрещин, они загнали его в угол, где он и остался горевать до звонка на обед. Несмотря на неплохой моцион, он совершенно не нагулял аппетита.
«Если я здесь еще пробуду, то меня просто убьют, – внутреннее стенал он. – Эти юные разбойники в два счета отправили бы меня на тот свет, если бы не боялись порки. Бедный я, несчастный. Лучше уж умереть!»
Поскольку была суббота и занятий после обеда не полагалось, мистеру Бультону еще предстояла пытка в виде футбола, но, на его счастье, небо затянулось тучами, и в три часа начался такой дождь со снегом, что школьники оказались запертыми в четырех стенах на целый день, о чем, правда, мало кто горевал.
Дети расположились в классной комнате, занимаясь кто во что горазд: один читали, другие срисовывали карикатуры из иллюстрированных журналов, третьи, слишком ленивые, чтобы играть, и неспособные получать удовольствие даже от простейших книг, заполняли досуг перепалками. Поль сидел в углу и делал вид, что читает о приключениях на редкость отважных подростков в Арктике. Они убивали медведей и приручали моржей, но пожалуй, впервые их подвиги не произвели на читателя никакого впечатления. Это ни в коей мере не бросало тень на талант автора, вызывавший восхищение всех нормальных мальчиков, но просто литературе было не под силу отвлечь мистера Бультона от размышлений над своими злоключениями. – К концу дня в класс зашел доктор и сел за письменный стол, где погрузился в изготовление какого-то документа. Закончив его, он принял вид человека весьма удовлетворенного проделанной работой. Он напомнил, что по субботам перед чаем положено писать домой письма.
Тотчас же книги, шахматные доски и домино были отложены, а вместо этого учащимся роздали новенькие стальные перья и по листу почтовой бумаги, на которой вверху старинными буквами было вытиснено «Школа «Крайтон-хауз».
Получив в свое распоряжение эти письменные принадлежности, Поль испытал чувства, схожие с теми, что возникают у потерпевшего кораблекрушение моряка, который, оказавшись на необитаемом острове, вдруг находит флаг и ракеты с ракетницей. В нем снова затеплилась надежда. Он забыл недавние побои, в его распоряжении был целый час, и можно было попытаться кое-что сделать.
Во-первых, он решил написать своему поверенному, изложив как можно спокойнее и яснее обстоятельства, что привели его в это место и попросить вызволить его из этой дурацкой ситуации. Второе, своему старшему клерку, с предупреждением проявить осторожность во взаимоотношениях с самозванцем Диком, а также записки Бэнглу и Фишвику, с уведомлением, что обед отменяется – нельзя же допустить, чтобы они оказались за одним столом с клоуном из пантомимы. И наконец – в этом он никак не мог себе отказать призыв если не к сыновним чувствам, то по крайней мере к человечности своего неблагодарного отпрыска.
У него чесались руки приступить к работе. В его мозгу рождались убедительные красноречивые фразы – они должны были сразу же убедить самые прозаические и недоверчивые натуры. Пафос его послания должен растопить даже покрытое коркой ледяного эгоизма сердце Дика.
Возможно, мистер Бультон переоценивал силу своего пера, возможно, одних чернил было бы недостаточно, чтобы убедить его знакомых не верить собственным глазам и распознать солидного коммерсанта в пухлощеком тринадцатилетнем мальчугане. Но так или иначе им удалось избежать такой проверки – письма так и не были написаны.