В среду занятия были только до обеда, и после трапезы Поля и его товарищей отправили играть в футбол. Они шли по двое, а шествие возглавлял Чонер с мячом и трое других старших учеников со стойками ворот, украшенными разноцветными флажками. Замыкали процессию мистер Тинклер и мистер Блинкхорн.
Мистер Бульгон был в паре с Тоиом Гримстоном, который некоторое время исподтишка оглядывал его, а затем, будучи не в силах скрыть любопытство, спросил:
– Слушай, Дик, что с тобой в этом семестре?
– Меня зовут не Дик, – отрезал Поль.
– Как скажешь, – отозвался Том, – но все равно: что случилось?
– Ты видишь перемену? – осведомился Поль.
– Еще бы! – воскликнул Том. – Ты вернулся жуткой ябедой. Ребята недовольны. Они скоро вообще перестанут с тобой общаться. Ты и говоришь не как все. Изъясняешься так замысловато и все время дуешься, но когда тебя прижимают, не можешь постоять за себя, как раньше. Мы всегда с тобой были приятелями, скажи – это такая шутка?
– Шутка? – переспросил Поль. – Нет, мне не до шуток.
– Просто, может, твой старикан очень уж тебя допекал, и это на тебя произвело такое впечатление...
– Прошу не говорить о нем в моем присутствии таким образом.
– Подумаешь, – проворчал Том, – ты сам о нем говорил в прошлом семестре и похлеще. По-моему, ты ему подражаешь.
– Правда? Почему ты так думаешь? – осведомился Поль.
– Ты ходишь, задрав нос, прямо как он, когда приезжал сюда с тобой. Знаешь, что сказала о нем мама?
– Нет, – отвечал Поль и добавил: – Твоя матушка показалась мне разумной и доброй женщиной.
– Так вот она сказала, что твой старик ставил тебя примерно так, как забывают зонтики в картинных галереях. И еще она сказала, что у него вместо сердца большой денежный кошелек.
– Правда?! – удивленно ахнул Поль, бывший более высокого мнения о миссис Грнмстон. – Значит, она так и сказала? Очень аанятно. Ему будет приятно услышать такое.
– Ну так сообщи ему, – посоветовал Том. – Он с тобой обращается по-свински, да?
– Если, – прошипел мистер Бультон, – работать с утра до вечера, чтобы дать образование выводку неблагодарных поросят – это обращаться с ними по-свински, значит, так оно я есть!
– Ты его защищаешь, а он с тобой не очень-то миндальничал, – сказал Том. – Он же тебе не давал повеселиться дома и не пускал ла пантомимы.
– И правильно делал! И правильно делал! С какой стати человеку покидать уютное кресло после заслуженного обеда в тащиться в театр, где сидеть в духоте или на сквозняке и зевать, глядя на ту нелепицу, которую дирекция театра решила назвать пантомимой. Вот в мои годы были пантомимы, я вам доложу...
– Ну, дело твое, – сказал Том, удивленный такой переменой тактики.Можешь делать, что тебе заблагорассудится. Только если бы ты знал, что говорит о тебе Спрул.
– И знать не хочу, – перебил его Поль. – Это меня не касается.
– Тогда, может, тебя касается то, что говорит о тебе мой отец? Так вот он вчера сказал мне, что просто не знает, что с тобой делать, такой ты теперь странный и неуправляемый. И что еще он сказал? Ах да, он сказал, что если в самое ближайшее время не заметит перемен к лучшему, то будет вынужден при бегнутъ к сильнодействующему средству. А это в переводе с латыни означает порку.
«Господи, – подумал Поль, – надо поскорее убираться отсюда, а то он может прибегнуть к сильнодействующему средству сегодня же вечером. Я же не могу переменить свою натуру. Надо бежать!»
Вслух он сказал:
– Не мог бы ты сказать, мой юный друг, что делать, если ученик захочет получить освобождение от этого футбола, – по причине, скажем, неважного самочувствия – отпустят ли его домой?
– Разумеется, – сказал Том, – и тебе пора бы это знать. Надо обратиться к Тинклеру или Блинкхорну и все будет в порядке.
Поняв, как ему действовать, Поль исполнился облегчения и благодарности к собеседнику. Он с чувством пожал руку удивленному Тому и еказал:
– Спасибо. Премного обязан. Ты удивительно смышленый юноша. Я хочу подарить тебе шесть пенсов.
Но хотя Том не высказал никаких возражений, мистер Бультон вспомнил свое нынешнее положение, и вовремя отказался от такой неуместной ныне щедрости. Шестипенсовиками никак нельзя было бросаться, коль скоро он задумал долгое и опасное путешествие.
Они дошли до футбольного поля, и мистер Бультон решил предпринять отчаянную попытку обрести дом в свободу. Мысли об этом скорее возбуждали, чем пугали. На сей раз все складывалось благоприятно, и если опять ничего у него не получится, то это значит, что удача отвернулась от него навсегда и ему суждено оставаться в Крайтон-хаузе до скончания века.
8. РОКОВЫЕ КРОЛИКИ
Большое футбольное поле было огорожено с двух сторон высоким дощатым частоколом, а с двух других живой изгородью. От поля начиналась новая гравийная дорога.
Двое учеников поменьше, гордясь поручением, побежали на дальний конец поля устанавливать ворота. Остальные лениво слонялись по газону, не собираясь преступать к игре. Новый ученик Киффин, отойдя в сторонку, прилежна изучал футбольные правима, изложенные в «Карманной книге спортивных игр для мальчиков», которой он предусмотрительно запасся.
Наконец Типпинг сказал, что пора начинать, и предложил мистеру Блинкхорну разыграть монетой ворота. Когда это произошло, мистер Бультон, к своему ужасу, услышал свое имя.
– Я возьму к себе юного Бультона, – провозгласил Типпинг. – Он неплохо играл. Эй, юный негодяй, учти – ты в моей команде и если не будешь стараться, я тебе покажу!
Сейчас не было никакого: смысла протестовать – ведь еще немного и он навсегда избавится от общества Типпинга и всех прочих, поэтому мистер Бультон безропотно последовал за капитаном и игра началась.
Зрелище получилось не слишком впечатляющим. Мистер Тинклер, которого никак нельзя было назвать спортсменом, устроился на шлагбауме и углубился в роман с завлекательной обложкой. Более сознательный мистер Блинкхорн, напротив, вовсю бегал по полю и творил с мячом чудеса – впрочем, скорее, из чувства долга, чем из желания поразвлечься.
Время от времени Типпинг вступал с ним в вынужденное единоборство, и эти двое, сопровождаемые малым числом энтузиастов, вели сражение на разных участках поля, а остальные просто бродили по полю, обменивались ценными, по школьным представлениям, предметами и судачили о жизни.
Поль не понял, что значит «стараться». В футбол он не играл с далекого детства, да и тогда не испытывал к игре никакой любви. Но теперь, будучи, по крайней мере душой, почтенным пожилым джентльменом, решительно настроенным заботиться о своем здоровье, он не собирался даже по приказу Типпинга вступать в контакт с коричневым шаром, который, словно пушечное ядро, просвистел мимо его уха, а потом чуть было не угодил ему в живот.
Ему на память пришли истории телесных повреждений, полученных при игре в футбол, что лишний раз укрепило его в нежелательности единоборств со школьниками, которые вполне могли воспользоваться удобным случаем, дабы надавать ему по ногам, наставив синяков.
Поэтому он держался на таком расстоянии от мяча, чтобы, с одной стороны, не возбудить ненужных подозрений, а с другой, иметь возможность претворить в жизнь свой замысел. Наконец, его терпению пришел конец. Поль понял, что если промешкает, то доктор, который, как он знал по рассказам, имеет обыкновение если не разделить эту забаву с питомцами, то, по крайней мере, понаблюдать за ними, может в любой момент появиться, и тогда его планы рухнут, ибо он ни за что на свете не заставит себя обратиться к нему с просьбой отпустить домой.
С неистово колотящимся сердцем он подошел к шлагбауму, на котором сидел с романом мистер Тинклер, и заговорил с тем смирением, на которое только был способен:
– Не могли бы вы, сэр, разрешить мне отправиться домой? Я... я неважно себя чувствую.
– Неважно? А что с тобой? – спросил Тинклер, не отрываясь от книги.
Поль не был готов к этому вопросу и замешкался.