Шиза
Дверь за Зарецким едва закрылась, как в нее снова постучали. Хром уже был на полпути к чайнику, вероятно, успевшему остыть, но свернул в комнату, к забытым гостем на столе у дивана женским трусам. Не то чтобы он брезговал – чего только ему ни приносили: золотые зубы, вставные челюсти, домашних крыс, кактусы, очки, даже накладные ногти. В основном тащили мужики, и понятие «личной вещи» у них оказывалось довольно широкое и специфическое. И вот чего уж Хром не любил, так это когда вещи потом забывались, на радостях или от больших потрясений. Хорошо, что этот за своей вернулся, – не хватало еще Хрому и дальше чужую жизнь в своем доме наблюдать. Он подцепил розовое и невесомое указательным пальцем и понес. Вообще, возвращаться считается нехорошим знаком не просто так, но Хром уже столько предсказаний увидел за такое короткое время, что, совершенно не задумываясь, открыл дверь и тут же был сбит с ног мощным ударом «в солнышко», а следом – между глаз. Даже сгруппироваться не успел.
– Волыну п-проверьте, – хрипло скомандовали знакомым голосом откуда-то сверху.
Пусть проверяют. Не найдут. Хорошо, что травмат Хром по привычке в буфет отправил. Тот, конечно, повыкобениваться может – любит, когда его упрашивают, но так надежнее. Перед глазами все плыло и, пока Хром пытался проморгаться и перебороть звон в ушах, его перевернули на живот, завели руки за спину и затянули чем-то противным таким, тонким. Впилось в запястье неслабо – походу, стяжками. И связали, суки, за спиной, об колено не разбить. Хром смирился, решил силы экономить, пока его торопливо обыскивали.
– Это чё еще та-та-такое?
На линолеум перед глазами упали знакомые розовые кружева. Точнее, розовое пятно.
– Как чё? Тебя, суку, ждал – готовился, – прохрипел Хром и тут же получил по почкам.
– Побазаришь еще у м-меня. Пасть открывай. Открывай, ко-кому го-го-ворю!
Подбородок придавило холодной мокрой подошвой, и нижняя челюсть, поддавшись, отъехала сама.
– Жри! Чё, нравится, а, м-моль ты белобрысая? Сигой надо угощать, когда вежливо просят. А у т-тебя тут ларек можно открывать, на хрен, – зашуршал пакетом с подгоном нежданный гость.
У Хрома началась почти паника: ничего, абсолютно ничего не почуял – да быть такого не может! Даже сейчас, пока трусы жевал, успел уже словить инфу, как Зарецкий прется к своей телке, торчит под окнами ее квартиры, но в подъезд так и не заходит. Дальше не видел, потому что ни карт, ни других предметов в руках не было. Руки начали неметь, но Хром лежал, не шевелился. Это ж какую наглость надо иметь, чтобы устроить такое прямо в его хате! Совсем берега попутали. Что чепушилам нужно – Хром пока не понял. Однако и он не спрашивал – им надо, сами и скажут.
Так он пролежал, считая в обратном порядке от ста и стараясь не сбивать дыхание, еще какое-то время, пока визитеры обшаривали хату и проверяли углы. Судя по звукам, их было не больше трех. Наконец кто-то поднял Хрома за подмышки и притащил в комнату. Зрение к нему вернулось как раз в тот момент, когда знакомый дылда, встреченный утром у подъезда, с жутковатой ухмылкой вытащил у Хрома изо рта розовый кляп и уселся на стуле, развернутом спинкой вперед. Кивнул на карты, рассыпанные на столе, и усмехнулся:
– На интерес играли?
– Не-а, на бабу. – Хром сглотнул противный металлический привкус во рту вперемешку с какой-то порошковой отдушкой. Морозная свежесть, походу, тоже знак. Этим, очевидно, встреча не окончится.
– И кто п-проиграл?
– Хахаль ее на стороне, – усмехнулся Хром.
Он разглядывал стриженного под «горшок» петушка, борзого явно не по годам. Глаза у него казались бешеными, и вообще, создавалось впечатление, что психанутый – зрачки бегают, дерганый весь, зубоскалит в пол-лица. Такая знаменитость в городе имелась только одна, но Хром лично со всеми приблатненными за одним столом не сидел, свечку не держал, да и в целом жизнь вел правопослушную. Даже на вызовах если пересекался, то редко: районы поделены, все давно бизнесмены, серьезные люди. А если кто нарывается, то по незнанию или в состоянии опьянения, больше аптеки грабят, магазины, склады. Этот товарищ с челочкой по линеечке, как в старых советских фильмах, в сводках не светился, но в городе о нем все-таки болтали. Остальные двое его подельников особого интереса не представляли – Тимон и Пумба, не больше. И пока Хром силился вспомнить, как там их главного, психованного, называли, тот не стесняясь разглядывал самого Хрома. Редко кто такое себе позволял, но у Хрома руки были связаны, и дылда будто наслаждался тем, какой Хром сейчас беспомощный и злой. Наконец он перестал улыбаться.