На следующей перемене вся школа знала, что Петров — чмо и урод, потому что он чуть ли не с бумажкой сожрал обоссанную конфету. И в мгновение ока он превратился из гордого орла в такой же презираемый объект насмешек, как и я. За это он бил меня долго и сильно, но моральное удовлетворение от сделанной мною гадости, намного превышало переносимые мною в тот момент физические страдания. Петров же, наоборот, избивая меня, горько рыдал, понимая, что никогда больше не сможет добиться уважения одноклассников. Даже силой.
Из этого случая я вынес несколько уроков. Когда мстишь более сильному, старайся сделать это так, чтобы никто не заподозрил, что автор мести — ты. Второе — даже самого уважаемого человека можно унизить, втоптать в грязь так, что он оттуда никогда не сможет выбраться. И третье — втоптать в грязь ферзя сможет даже маленькая чмошная пешка, типа меня.
Так у меня появилась моя вторая суть, мое второе я. Так я стал тайным вершителем судеб тех подонков и негодяев, которые мне попадались на жизненном пути.
Чтобы хорошо делать гадости, при этом, оставаясь в тени маленькой забитой шизой, пришлось стать очень наблюдательным и мотать на ус все, что ты слышишь и видишь. Чтобы потом использовать полученную информацию в своих шизофренно-западлянских целях. И, конечно же, пришлось приобрести опыт. Как говорят, опыт — это то, что мы приобретаем, когда у нас не получается задуманное. Мой опыт выражался в синяках и ссадинах. И я понял, что хорошее западло требует хорошей подготовки.
А что еще я мог приобрести, если в сладостной эйфории оттого, что мне удалось сделать с Петровым, я потерял чувство меры и осторожности. Хотя удовольствие получил огромное. Знаете ли, огромное чувство своего всесилия, когда ты чувствуешь себя вершителем человеческих судеб.
Я — самый слабый в классе. Сомневаюсь даже в том, найдется ли хоть одна девчонка слабее меня. Но, соответственно у меня и самое маленькое чувство гордости за такое качество, как сила. Зато у самого сильного мальчика из нашего класса оно было таким огромным и болезненно гордым, что отказать себе в удовольствии сыграть на этом я не мог.
На последней переменке я подошел сначала к такому же сильному и гордому мальчику из параллельного класса и в присутствии его одноклассников, напустив на себя гордый вид, дрожащим голосом произнес:
— Наш Зайцев тебя одной левой уделает. Он плюет на тебя и говорит, что ты не пацан, ты — баба. Если ты не трус, то он будет тебя ждать после уроков за школой, чтобы перемахнуться с тобой на кулачках!
И тут же, не дожидаясь ответной реакции, отступаю назад, пока они не очухались от подобной наглости. Дальше дело техники. Почти то же самое, с небольшими изменениями и своими личными возмущенными комментариями я теперь передаю нашему Зайцеву. К моему удовольствию, взбешенный и невнимательный Зайцев во время последнего урока по математике даже умудрился схватить двойку, чем привел меня в настоящий восторг. Все-таки, как глупы люди!
И вот тот счастливый миг, когда два этих глупых разъяренных бычка сходятся в кулачной драке. Кто не пацан? Я — не пацан? Да ты сам козел! На! На-на-на! Ох! Ах! Получил? Ой, больно! На-на-на!
Потом они, конечно же, разобрались, кто спровоцировал их на драку, и я получил свое, но очередное наблюдение, что в приливе чувств люди сначала действуют, а потом думают, пополнило мой жизненный опыт.
Причем взрослые оказались точно такими же, как и мои ровесники. Оказалось, что они точно так же ранимы и возбудимы, только надо к каждому из них подобрать свой ключик. Ключик к любому человеку можно подобрать исходя из того, что тебе от него надо. Один старается понравиться кому-либо и подружиться с ним, другой преследует какую-то корыстную цель и хочет чего-то добиться. Мне не надо было ничего. Потому что я ничего не мог ни от кого получить. Ни дружбы, ни сочувствия. Таким я был уродом.
Я не мог пройти спокойно мимо взрослого парня с длинными волосами, чтобы с самым серьезным видом не спросить у него:
— Девушка, не подскажете, сколько время?
И после этого под негодующий рев улепетывал от него со всей мочи. Ну не нравятся мне длинноволосые женоподобные дяди.
Одноклассники могли избить меня просто так. Ни за что. Я терпел молча, но слезы прорывались сквозь крепко сжатые глаза, доставляя удовольствие мучителям. А на следующий день я шел в школу с огромным желанием, потому что в ранце у меня лежала банка с морсом. И никто не знал, что кроме варенья я намешал туда сильнейшего слабительного, которым частенько пользовалась моя мама по причине регулярных запоров. После физкультуры в раздевалке я скромно доставал из ранца банку, но не успевал донести до рта, как ее вырывали у меня из рук, и выпивали морс, осыпая меня насмешками. Я молчал и забито шел к умывальнику, где пил воду из-под крана. Зато на следующем уроке моя душа торжествовала. Первых двух учеников учительница отпустила в туалет, а на следующих двух наорала, что, мол, надо терпеть, или ходить в туалет на перемене. И не отпустила. Вытерпеть они не смогли. Вонь была ужасная. Скандал был бешенный. На меня никто и не подумал, так как под подозрение сразу же попала школьная столовая, где была проведена тщательная проверка.
Я не знал, что такое дружба. И считал, что дружба — это объединение нескольких негодяев, которые собрались вместе, чтобы измываться надо мной.
Все мои наблюдения говорили мне, что люди — существа гораздо более худшие, чем животные. Животные объединяются в стаи с единственной целью — чтобы выжить в этом мире, чтобы добыть еду, чтобы стаей защитить от врагов себя и свое потомство, включая и таких слабых особей, как и я. Но они никогда не воюют друг с другом, за исключением брачного периода, однако и в брачных боях они не так жестоки как люди. Люди же объединяются в свои стаи с одной целью — кого-то победить, стать сильнее, чем другие. При этом им наплевать, хочет ли кто-либо с ними «сражаться», или не хочет. Как только они видят существо слабее себя, люди сразу же стараются подавить его и подчинить себе, при этом проявляя удивительную безжалостность. Люди обожают издеваться просто так, для собственного удовольствия, не понимая, что полученное ими удовольствие равнозначно полученным кем-то страданиям.
Я ненавидел людей. Они платили мне тем же. Все человечество было моим злейшим врагом. Но они первыми объявили мне войну. Для меня было загадкой, почему так произошло. Как я ни ломал голову, ничего вразумительного объяснить не смог. Как и всех, меня родила женщина. Как и все, я ходил в детский садик, потом пошел в школу. Как и все, я играл, ел, пил, спал, мечтал, любил сладкое…. За что же меня презирали, не любили, и даже ненавидели? Неужели за то, что я уродлив внешне? Но почему никто не попытался заглянуть ко мне в душу, почему никто не разглядел, что я ничем не хуже других, а в чем-то может быть и лучше?
Мир был устроен неправильно. Люди почему-то боялись сильных, уважали богатых, трепетали перед властью. А воспеваемые в книгах доброта, ум, совесть — только использовались ими для достижения определенных целей. Я не боялся сильных. Я не уважал богатых. И не трепетал перед властью. Я был самим собой. Я бросил вызов миру, хотя и понимал, что не смогу победить его. Но я просто хотел, чтобы он не трогал меня.
И этот огромный жестокий мир не мог победить меня. Он чувствовал это и злился. Поэтому он еще с большей настойчивостью пытался втоптать меня в грязь. Он втаптывал меня в грязь физически, но душу победить не мог. Поэтому у нас держался равный постоянный счет один-один.
Даже я своим полудетским мозжечком понимал, что власть в наше время — это все. В нашей дебильной стране все было задом наперед. Может быть, так было и во всем мире, но за границей я не был, и потому за весь мир не мог ручаться. Вбиваемая в школе, в книгах, мамой и по телевизору мораль, нравственность, честь, совесть и прочая белиберда была лишь для униженных, забитых и послушных низов. Чтобы оно было послушным и не вздумало ослушаться наделенную властью верхушку. А те творили, что хотели. Они были не творцы истории нашей страны. Они были просто тварцы. От слова твари. Им было с кого брать пример. И все в нашей стране было для них. Деньги, дорогие дома, отдыхи за границей, карманное правосудие и принимаемые удобные для них законы.