— Что-о-о?! Что вы себе позволяете? — и снова в его голосе было столько гонора, что я даже растерялась.
На выручку пришел альтерОлег. Он коротко, без замаха выдал такую пощечину пленному, что у того глаза сначала сошлись к переносице, а затем разъехались в стороны дальше положенного. О, а мой-то может и удивить! Хотя что это я, не мой он. Подделка.
— За что? — голос пленника стал уже визгливым. — Ну Пётр меня зовут, Пётр. Чего сразу руки-то распускать?
Тут уже мы переглянулись. Пётр — это имя, таких позывных не дают.
— Это твое имя или позывной? — уточнила я.
— Вы имя спрашивали, я назвал имя. — пленник потирал щеку. — Можно я вылезу?
Как хорошо на него подействовала пощечина — сразу стал разрешения спрашивать, сменив гонор на испуг.
— Нет! — в один голос рявкнули мы с альтерОлегом.
— Как полностью зовут? Фамилия, имя, отчество, год и город рождения, позывной? — угрожающим голосом надвинувшись на пленника спрашивал альтерОлег.
— Да что происходит-то? Я решительно не понимаю! Вы не полицейские, тогда почему меня допрашиваете? Я свои права знаю! — пленник снова уцепился за возможность покачать права.
Мне что-то незахорошело. АльтерОлег уже демонстрировал пленнику свою ладонь, показывая, куда та сейчас прилетит еще раз. А у меня тысяча мыслей пролетели за секунду. Последнее, что пленник мог помнить, это должен был быть его побег от моего сообщника, пока тот его не вырубил. Ну допустим, есть в лагере полицейские, и они могли бы его допрашивать. Но о каких правах он нам несет, если он военнопленный?
— Петя. — ласково позвала я. — Петь, а где ты находишься?
— В смысле? — удивленно посмотрел он на меня. — Ну в багажнике, судя по всему.
— В какой стране, Петь?
— В Орматии. У вас с головой всё в порядке такое спрашивать? — ну вот что у него за манера общения была, постоянно с каким-то наездом, с издевкой?
— Приехали. — только и вымолвил альтерОлег.
— Одним психом больше. — добавила я.
Видя наши лица в последовавшей немой паузе, Петр заерзал, посмотрел по сторонам, на свои ноги, руки, снова на нас.
— Знаете… Кажется, я начинаю припоминать. — сказал он осторожно, и вдруг сложил из пальцев замысловатую фигуру и прикрыл глаза.
— А я вот наоборот. — ответил альтерОлег с удивлением уставившись на его руки. — Вы знаете мудры?
Он даже на «вы» перешел. Я вот тоже решительно ничего не понимала, кроме одного: в нашем багажнике сидел другой человек, не тот, которого мы похитили из лагеря военнопленных. Тело то самое, а вот человек другой. Мало мне шизанутого спутника рядом, который вроде и мой муж, но совсем другой. Да еще и со второй личностью внутри, как он утверждает. Так еще и второй такой же сюрприз, который почему-то уверен, что находится в Орматии.
— Вам придется меня выслушать. И поверить, как бы это ни было трудно. Только руки больше не распускайте, пожалуйста. — заявил Петр, свесил ноги из багажника и смотря на наши оторопевшие лица продолжил: — Зовут меня Петр Айрон. Какой у меня год рождения сейчас абсолютно не важно. Судя по тому, что я нахожусь в багажнике машины, по окружающему пейзажу, по вашим лицам, то мое предположение, что я еще в Орматии, является неверным. Посему, могу предположить, что мой побег удался, и я покинул границы своей страны. И как бы это ни звучало нереально, покинул я их не в своем теле, а вот в этом. Я понимаю, это звучит абсурдно…
— Да вы уж продолжайте, мы верим. — с усмешкой заметил альтерОлег.
— Ага, нас этим уже не удивишь. — поддакнула я.
— Вот как? Мда-с… — он даже поднял бровь. Его жестикуляция, мимика и манера речи, выбранная после первых истерических припадков, почему-то напоминала манеры пожилого человека, причем какого-то высокообразованного или творческого сословия. — Ладно, мы это обсудим. Как и то, откуда вы можете знать про мудры. Итак, мой побег удался. Только вот почему я имею контроль над телом, для меня это загадка.
— Не только для вас. — снова излишне бравурно заметил альтерОлег. — Может быть, потому что я вас по голове ударил? Несколько раз.
— Несколько раз? — удивился Петр и потер щеку. — Ну, теоретически, изменения в сознании и мышлении могут быть от любого шокового воздействия. В том числе от травм, сотрясений, ушибов определенных областей. Но повторюсь, это теоретически. В этом направлении у меня не было практики или каких-то статистических данных, я только начинал нарабатывать теорию по принципам передачи доминанты.
— Тою же мать… — альтерОлег схватился за голову и осел на прямо песок перед багажником.
— Да… Дела…. - не нашла я ничего лучше сказать и опустилась рядом с ним.
— Молодые люди, я чего-то не понимаю? Может вы мне расскажите то, чего я не знаю?
Мы сидели и смотрели друг на друга. Петр Айрон на нас, я то на него, то на альтерОлега, тот на Петра. Я поняла, что эти двое сейчас начнут играть в перетягивание информации, стараясь выудить из собеседника больше, чем рассказать самому.
— Так, стоп. — подняла я ладони, решив взять инициативу в свои руки. — Я тут из вас одна нормальная, поэтому вопросы буду задавать я. И не спорьте. Вы, Петр, иначе снова в багажник полезете. А ты, мой дорогой сообщник, можешь отправиться вслед за ним, и там договаривайтесь как хотите. Уяснили?
Оба синхронно кивнули. Вот так надо брать быка за рога. Или еще за что-то.
— Петр, сначала вы. — показала я пальцем на него. — Кто вы в Орматии, как сбежали и самое главное — почему?
Тот помялся, снова зачем-то посмотрел по сторонам. Не думаю, что искал пути бегства, скорее от неуверенности. Он явно был заинтригован не меньше нашего.
— Звут меня Петр Айрон. — зачем-то повторил он. — Я был профессором кафедры нейропсихологии медицинского института имени… А впрочем какая разница, это же не имеет значения. Просто орматского института. Извините, давно не разговаривал, могу проваливаться в детали. Итак, общеизвестно что нейропсихология лежит на стыке психологии и нейронауки, ищет ответы в понимании связи структуры головного мозга и психических процессов. Всё начиналось в благих целях, когда основным моим направлением был поиск способов лечения некоторых болезней, главным образом диссоциативного расстройства идентичности с помощью воздействия на мозговое вещество электромагнитными и ультразвуковыми полями. Но там где ищешь одно, порой находишь совершенно иное. Я не добился полного излечения подопытных, но нашел способ замещения одной из личностей. Как правило вторичной, если их две. Или полного замещения, если она одна. Небольшая загвоздка была в подборе донора и реципиентов, потому что между их ДНК нужно было искать совпадения по определенным цепочкам. Только в этом случае удавалось производить удачную трансплантацию сознания. Но как только я опубликовал свои изыскания, проект тут же попал в лапы военных. А что у нас туда не попадает, позвольте спросить? Они кладут лапу на то, что им заблагорассудится. Всё сразу засекретили, персонал практически закрыли в лаборатории, мы света белого не видели. Задача была поставлена простая и очень жестокая с точки зрения гуманизма. Мы должны были копировать солдат. Понимаете? Это же просто ужас. Я не мог оставаться там. Не хотел этим заниматься. Вот почему я сбежал.
Он сделал жест, словно поправляя очки, а не обнаружив их, просто потер глаза.
— Я долго ломал голову, как в относительно пустые головы военных могла прийти столь чудовищная мысль. — продолжал Петр. — И выяснил, что на это их натолкнул мой аспирант. Понимаете, я растил себе научную смену, а он меня предал. И мало того, мы же искали способ вылечить его сына. А он так поступил.
— Титов… — выдохнул альтерОлег.
— Вы меня пугаете, молодой человек, своей осведомленностью. Но я, как человек науки, тоже кое-что уже могу предположить. Хотя подожду, пока вы сами расскажите…
— Не отвлекайтесь. — вернула я его на волну прежнего рассказа.
— Да. Простите. — Петр снова отер глаза не найдя очков. — Миша Титов. Его сын страдал диссоциативным расстройством идентичности. Я думаю, что именно поэтому он пошел в эту область науки, отдал себя полностью поискам лекарства для сына. Похвально, человечно. Но то, что он сделал с остальными людьми, это просто немыслимо. Военные запустили конвейер по клонированию разума, Миша возглавил практическое направление реализации, разработал оборудование. Всё бредил ментальными победами над врагом, повелением разума. Даже вспоминать противно. А его сын был не виноват в маниакальном помешательстве отца. Я хотел спасти мальчика.