Вообще, я привык, что это выражение в нашей среде являлось риторическим и сопровождается быстрым «Вопросов нет!». Поэтому не дал шанса Титову закончить:
— Есть.
Подполковник даже застыл с открытым ртом, не успев произнести заключительный пассаж.
— Слушаю. — все же выдавил он из себя, как мне показалось, слегка недовольно.
— Товарищ подполковник, я даже не зная деталей операции понимаю, что это возможно билет в один конец. Так глубоко в тыл врага еще никто не ходил, по крайней мере из нашей части. Я прав?
— Допустим.
— И если никто там не был, откуда получена информация о сепаратистах? Откуда у меня будет уверенность, что я выполю задание? — спрашивая это, я, честно говоря, ожидал услышать отговорку о секретности и что-то типа «приказ есть приказ».
Но Титов помолчал, глядя на меня, потом откинулся на спинку кресла и посмотрел в потолок. Я тоже почему-то туда посмотрел, словно там был написан ответ.
— Связь. У нас есть связь с этой группой. Это вообще-то не твоего уровня допуска информация, но раз ты подписал нулевой уровень, то что-то можешь услышать. — подполковник продолжал смотреть вверх, а я уже перевел взгляд на него. — Когда мы с тобой первый раз встретились, я тебе рассказывал о коммуникациях прошлого. Специальных коммуникациях.
— Социальные сети? — вспомнил я.
— Ой, да это туфта по сравнению с общими возможностями такой связи. — Титов аж скривился. — Социальные сети это была просто игрушка для пользователей, это просто какая-то маленькая часть, крупинка той огромной сети, которая связывала весь мир. После массовых психозов сознательного раздвоения людей всего мира эту глобальную сеть стали рубить на куски. Ну не только, конечно, из-за этого, тут еще политика, границы, войны. В общем, эти куски существуют и сейчас. Теперь это военные коммуникации. Но кто-то нашел способ связывания отдельных кластеров глобальной сети между собой. Мы имеем возможность связаться с теми, кто находится и в Азарии в том числе, с их военной группой, которая не согласна с местным режимом, с теми, кто хочет изменений. Они вышли на нас сами.
— А это не провокация? С целью получить оборудование по клонированию сознания.
— Нет! — резко ответил подполковник. Слишком резко, и я подумл, что он тоже склоняется к этой версии, но у него свой приказ. — Разведка и контрразведка тоже не зря свой хлеб едят, всё проверялось не один год. И даже не два. Еще вопросы?
А вот это уже точно был риторический вопрос, который произносят со смыслом «хватит уже спрашивать».
— Никак нет. Разрешите идти собираться? — я встал по стойке «смирно».
— Иди. Только сборов не будет. Из моего кабинета сразу в путь. — мрачно сказал Титов. — Да и чего тебе собирать-то? Удачи, Эрик.
Последние слова он произнес как-то печально, с какой-то смесью тоски и сожаления. Словно уже знал, что отправляет меня в именно один конец.
4. В путь
К вечеру того же дня я был в Сарданске. Как и обещал подполковник, меня сначала довезла до буфера пара суровых и молчаливых ребят, а потом двое таких же молчаливых, только в другом камуфляже, довезли меня до границы города.
— Кого я вижу! — услышал я знакомый голос, вылезая из броневика.
У обочины дороги стоял Апостол-13. Да, это был однозначно он, хоть как и в прошлый раз я не видел его лица под маской и тактическими очками.
— Здравия желаю, прибыл по… — начал я.
— Оставить, солдат. — оборвал меня боец, и дождавшись, пока броневик развернется и покатит в обратную сторону, добавил. — У меня задача первично опознать и препроводить. В разговоры не вступать. Так что пошли. Ты, похоже, важная шишка, раз разговаривать нельзя.
И он, посмеиваясь, пошел вперед. А я привычно увязался следом, в это раз оглянувшись в поисках его напарника. Напарника не было.
Мы опять бродили по развалинам города. За прошедшее время, казалось, ничего не изменилось, новых разрушений не прибавилось, а восстанавливать разрушенный войной город никто не собирался. Я начал узнавать здания, которые видел в первый свой учебный поход, отмечая всё те же пугающие дыры от ракет, потеки омытой дождем гари Роршаха.
И вот та же стена, тот же или весьма похожий грязный лист фанеры, шипение двери и голубой тоннель. Процедура опознания один в один, как в прошлый раз. Отличием было только то, что за капсулой меня встретила сама Тётушка.
— Здравия… — начал было я, но женщина молча развернулась и пошла вглубь коридоров бункера. Мне ничего не оставалось делать, как заткнуться и последовать за ней, хотя я ощущал себя весьма глупо. Это же армия, есть же порядок, а тут какая-то детская игра в молчанку.
— А она всё так же ничего. — шепнул мне Мэл.
Я оставил его замечание без ответа, хотя был с ним согласен. Я пока только в книжках читал, что есть женщины, которые с годами только расцветают. А тут вот такой пример воочию, так сказать. На этот раз на ней была капитанская штабная форма без халата. Если Апостол ходил в пиксельном «комке», то капитана я второй раз видел в форме сотрудника штаба, напоминающей скорее деловой костюм, если бы не погоны. Значит капитан не выбирается на поверхность, а работает, скорее всего, лишь в своей научной части.
Когда мы вошли в процедурную, Тётушка пропустила меня в кабинет, а затем заперла за мной дверь. Я ожидал, что она тоже включит глушилку, как Титов, но обошлось без этого. Чему я был весьма рад, так как после утреннего сеанса у меня болела голова.
— У меня приказ по подсадке вам груза. Так же мне запрещено задавать вам вопросы и отвечать на ваши. Поэтому давайте обойдемся без лишних разговоров. — строгим тоном учителя из детдома объявила мне она.
Вот есть красивые, приятные люди, весь шарм с которых слетает, едва они начнут говорить. Здесь была как раз такая ситуация. Когда-то, в тот первый раз она улыбалась и располагала к себе, а сейчас эта перемена из доброй Тётушки во властную Тётку неприятно удивила.
— Фия, стерва! — восхитился Мэл.
Ему-то она похоже даже еще больше понравилась.
— Ложитесь на кушетку и ждите. — скомандовала капитан.
— О, я бы не отказался, что бы и она прилегла с нами! — захихикал Мэл у меня в голове.
От такого его поведения мне стало почему-то стыдно. Не за смысл сказанного, а за манеры и неуместность реплик. Это как у нас в детдоме была девочка одна, вся такая милая и приятная. Она совершенно не умела петь, но очень любила это делать. И когда она пела, все переглядывались, отводили глаза, и смущенно улыбались. А потом в один из таких моментов какой-то мальчик крикнул «Да заткнись, дура! Ты совсем не умеешь петь!». И снова всем стало стыдно, но уже за этого мальчика перед ничего не понявшей маленькой девочкой с белыми кудряшками и большим розовым бантом. Те, кто не умеют петь, очень любят это делать, а те, кто не умеет слушать, очень любят затыкать другим рты. Сейчас мне было неудобно за свою вторую личность, пусть даже никто его не слышит кроме меня.
Я отправился на кушетку. Дождавшись, пока я улягусь, капитан отработанным жестом сунула мне валик под шею. Вот только шлема не было. Вместо этого надо мной появился светящийся диск, издававший легкое гудение и щелчки. Потом я услышал удаляющиеся шаги и шипение двери. Капитан ушла из лаборатории, чем меня весьма удивила. Я смотрел на диск перед собой и вспоминал, что это операционная лампа, кажется их еще называют хирургический фонарь. Сколько времени я лежал, не знаю, но показалось, что долго. И вдруг — вспышка, радужный тоннель, темнота.
В этот раз из темноты я вынырнул сам, чего не бывало ни разу. И еще было ощущение, что я словно проснулся, а не очнулся после обморока. Я потянулся, посетовав, что кушетка какая-то жесткая, а потом сообразил, что слышу шум ветра, щебет птиц и жужжание комара над ухом. Резко открыв глаза, я обнаружил, что лежу в траве. Над головой раскачивались кроны деревьев, сквозь которое пробивалось солнце. Совершенно опешив от увиденного, я приподнялся на локтях и попытался осмотреться. Опыт работы уже отучил меня делать резкие и необдуманные движения, вскакивать в полный рост, суетиться. Лучше уж это сделать полулежа, чем сразу найти себе проблем.