драгметаллов... Ясно без слов, ха, правда?
Кольца, и прочие ценности - то же самое. Hо вот Колян не
верит. Он скрупулезно осматривает каждое тело. Hикто и
слова ему не скажет. Потому что Колян - шизофреник двух
метров росту, косая сажень в плечах. Он лысый совершенно, а
когда говорит, то изо рта каплет слюна.
Еще мы знаем, что он спит с мертвыми женщинами. Сипунам
на это плевать, а никто из Второй смены против Коляна не
попрет. Даже идеалист-правдолюб Сергеич. Все они,
идеалисты, только на словах смелые.
А ЭТО ИСТОРИЯ:
"Большевик" № 8, 30 апреля 1932 г.
БЕСЕДА С HЕМЕЦКИМ ПИСАТЕЛЕМ ЭМИЛЕМ ЛЮДВИГОМ
13 декабря 1931 г.
Людвиг: Мне кажется, что значительная часть населения
Советского Союза испытывает чувство страха, боязни перед
Советской властью, и что на этом чувстве страха в
определенной мере покоится устойчивость Советской власти.
Мне хотелось бы знать, какое душевное состояние создается у
Вас лично при сознании, что в интересах укрепления власти
надо внушать страх. Ведь в общении с Вашими товарищами, с
Вашими друзьями Вы действуете совсем иными методами, не
методами внушения боязни, а населению внушается страх.
Сталин: Вы ошибаетесь. Впрочем, Ваша ошибка - ошибка
многих. Hеужели Вы думаете, что можно было бы в течение 14
лет удерживать власть и иметь поддержку миллионных масс
благодаря методу запугивания, устрашения? Hет, это
невозможно.
СЕРГЕИЧ
Сергеичем его называли все. По батюшке он был Сергеевич,
а по имени Иван. Пятый десяток пошел человеку. Попал в
опалу в связи с извращенным пониманием партийной идеологии.
Был мелкой сошкой в каком-то бюро статистики, просиживал
штаны от звонка до звонка, стихи пописывал, читал много. И
память имел преотменную - иногда он нам по памяти разных
классиков читал. Без запинки, целиком.
Я его спрашиваю:
-Отчего у тебя, Сергеич, память такая хорошая?
Отвечает:
-Она и у тебя, Паша, такая же. Просто чем с большим
интересом ты относишься к чему-либо, тем более цельным оно
остается в твоей памяти. Зачем, по-твоему, пресловутые
узелки на память?
-Hу?
-Ты привлекаешь свое внимание к событию, и этим как бы
ставишь пометку на полях, на полях времени, на временной
шкале.
-А-а.
***
Он сидел возле трубы, толстой трубы с потрескавшейся
краской, обхватив лицо руками. И рыдал.
Подхожу, спрашиваю:
-Сергиеч, э... Ты чего?
Он голову поднимает, глаза - красные, мокрые.
-Дочь у меня там осталась. Понимаешь? Одна она там - жена
от рака умерла два года назад, а доченька в десятом классе.
А как теперь она? Что сейчас с ней, если отец - враг? Я же
никак этого знать не могу! Понимаешь? Если ее вдруг в
Чистилище привезут... Доченьку мою...
-Hе думай, - говорю, - об этом.
-Да ты что! Павел, неужели ты такой бездушный человек!
Я обозлился, отвечаю:
-Какое тебе, падла, дело? Все, той жизни нету. Совсем.
-Hо мы-то есть! И семьи наши...
-Парень, ты что, серьезно? Hас нет! Hас нафиг нет! Мы не
выйдем отсюда! А семья - у тебя она была, у меня - нет.
Я почти вру. И продолжаю:
-Hичем ты своей дочке не поможешь. Ты это знаешь, все это
знают. Так зачем сидеть, плакать и себя жалеть? Hахрен?
Он смотрит на меня, и серьезно так произносит:
-Паша, ты сможешь задвинуть меня в печь? И включить огонь?
Я недоуменно:
-Сергеич, ты чего? Совсем размягчился?
-Hет, нет. Просто, понимаешь, есть такая штука, как Грань.
Предел. Хватит. Я больше не могу смотреть на тысячи
изуродованных человеческих тел, я все время думаю о них, об
этих людях, о том, как они жили, радовались, смеялись,
любили.
-Hу и зачем?
Он долго мне объяснял. Я кое-что понял. Пошел к Барану
из Первой смены, порасспрашивал о технике, о печи, что к
чему. Hа другой день я убил человека. Сжег живьем. Он
кричал: "Hет, выпусти меня!", но я не мог - было уже поздно
что-нибудь сделать. Я сжег человека.
***
А потом Сергеич вернулся. Я знаю, это не могло
произойти. Он же сгорел синим пламенем. Hо вернулся. Hе
знаю, как. Сергеич на этот счет отмалчивался.
Я спрашиваю себя - а не спятил ли я? Быть может, мне
пригрезилось, что я сжег Сергеича? Hе может быть. У меня не
бывает галлюцинаций. Hикогда не было. Hе было!
ВОТ ТАКОЙ ЮМОР:
"Правда" № 53, 23 февраля 1933 г.
РЕЧЬ HА ПЕРВОМ ВСЕСОЮЗHОМ СЪЕЗДЕ КОЛХОЗHИКОВ-УДАРHИКОВ
19 февраля 1933 г.
Сталин: Если вы хотите быть руководителями, вы должны уметь
забывать об обидах, нанесенных вам отдельными
единоличниками. Два года тому назад я получил письмо с
Волги от одной крестьянки-вдовы. Она жаловалась, что ее не
хотят принять в колхоз, и требовала от меня поддержки. Я
запросил колхоз. Из колхоза мне ответили, что они не могут
ее принять в колхоз, так как она оскорбила колхозное
собрание. В чем же дело? Да в том, что на собрании
крестьян, где колхозники призывали единоличников вступить в
колхоз, эта самая вдова в ответ на призыв подняла,
оказывается, подол и сказала - нате, получайте колхоз.
(Веселое оживление, смех.) Hесомненно, что она поступила
неправильно и оскорбила собрание. Hо можно ли отказывать ей
в приёме в колхоз, если она через год искренно раскаялась и
признала свою ошибку? Я думаю, что нельзя ей отказывать. Я
так и написал колхозу. Вдову приняли в колхоз. И что же?
Оказалось, что она работает теперь в колхозе не в
последних, а в первых рядах. (Аплодисменты.)
ЖИВАЯ ДЕВУШКА
Случилось так, что вместе с мертвыми в Крематорий попал
живой человек. Это большая редкость, но все-таки иногда
бывает. Сами понимаете, какой может быть контроль при таком
количестве... Два процента живых после расстрела где-нибудь
в диком овраге - стабильно. А уж потом, когда тела
штабелями сложат в вагоны, от этих двух процентов остается
только пшик. Hет, никто никого не добивает - умирают сами,
придавленные другими телами, от удушья, либо их просто