– А, неважно. Все наши прекрасные машины... – Константин вздрогнул. – Потерпи, я сейчас.
– Я с тобой, Филип.
– Абеляр... Прости меня. За Нору. За эту жестокость...
– Филип, это не... Я прощаю те...
Поздно. Филип Хури Константин был мертв.
Все, что осталось от жизни на Орбитал-Европе, было собрано в лабораториях. Высадившись, Линдсей нашел таможни в запустении. Орбитал-Европа кончилась, и импорт уже не имел значения.
Он проследовал коридором, змеящимся сквозь наклонные стены из мембран. Коридоры мерцали цветом морской волны. В них было почти пусто.
Мелькали лишь случайные бродяги и сквоттеры, прибывшие сюда пограбить. Группа таких, шумно пропиливавших стену, вежливо ему помахала. Среди кораблей прибывших был и инвесторский, но никого из команды на глаза ему не попалось.
Все двигалось наружу. Гигантские ледяные корабли уходили к планете, чтобы мягко скользнуть под воду сквозь свежие трещины. На борту одного из них была и его дочь Вера. Она уже улетела.
От населения осталась лишь горстка последних трансформируемых.
Орбитал-Европу свели до цепочки лабораторий, где они, последние оставшиеся, плавали в мутноватой воде европейских морей.
Остановившись перед шлюзом, Линдсей некоторое время наблюдал за происходящим в лаборатории через выведенный в холл монитор. Трансформированные хирурги помогали рождению ангелов, прослеживая рост новых нервов в изменяемой плоти. Руки их испускали быстрые серии вспышек – шла беседа.
Оставалось лишь нацепить акваланг, пройти шлюз, окунуться в теплую воду и присоединиться к остальным. Так сделала Вера. Так сделал Гомес и все прочие. Они встретят его с радостью. И больно не будет. Все будет легко и просто.
Прошлое висело на волоске.
Но он не мог сделать последнего шага.
Он повернул назад...
... и почувствовал его.
– Ты здесь. Покажись.
Присутствие мягко опустилось с наклонной зелено-голубой мембраны стены, растеклось по полу зеркальной лужицей и завозилось, обретая форму.
Линдсей зачарованно смотрел на него. Присутствие, очевидно, обладало собственной гравитацией – прилепилось к полу, словно кто-то его прижал. Оно корчилось и комкалось, принимая форму ради своего удовольствия, и наконец превратилось в маленького четвероногого зверька. Вроде ласки, подумалось Линдсею. Или лисицы.
– Она ушла, – сказал он зверьку. – Ты ее отпустил.
– Полегче, гражданин, – отвечал лис. Голос его не отдавался эхом – он не был звуком. – Не мое это дело – кого-то там удерживать.
– Европа не в твоем вкусе?
– Хрен его знает. Там у вас, конечно, здорово, чистая сказка, но это копия, а я-то видел оригинальный вариант, помнишь? На Земле. Ну а ты, бродяга? Ты тоже вроде не очень торопишься.
– Я стар. А они молоды. Это – их мир. Я им не нужен.
Лис, потянувшись, покрылся рябью.
– Так я и знал, что ты придумаешь какую-нибудь отговорку. Ну и что же ты скажешь теперь, получив возможность... ну, скажем... пораскинуть мозгами?
Линдсей улыбнулся собственному искаженному отражению в туловище зверька.
– Теперь я вроде как ни при чем.
– Замечательно! – Беззвучный голос залился смехом. – Я так полагаю, тебе сейчас осталось только помереть.
– Да? – Линдсей поразмыслил. – Это может оказаться преждевременным.
– Может, может, – охотно согласилось присутствие. – Значит, поживешь здесь еще несколько сотен лет? В ожидании последнего перехода?
– К пятому пригожинскому уровню сложности?
– Называй как хочешь, слова тут ни при чем. Но это так же далеко от жизни, как жизнь – от инертной материи. Я много раз уже такое видел. И, вижу, оно идет сюда. Чую, как оно витает в воздухе. Люди... Ну, твари, существа; для меня все – люди... Так вот, они задают абсолютные вопросы. Ну, и получают абсолютные ответы, и – до свидания. Это – Божественная Сущность. Или же нечто настолько похожее, что нам с тобой разницы не просечь. Может, ты этого и хочешь, бродяга? Абсолюта?
– Абсолют... – пробормотал Линдсей. – Абсолютные ответы... А твой-то ответ каков, дружок?
– Да нет у меня никакого ответа! Мне плевать, что там, под этой шкурой, творится; я желаю видеть и ощущать! Начала и судьбы, предсказания и воспоминания, жизни и смерти – мне все это как-то до лампочки. Я слишком скользок, меня и время-то не ухватит, сечешь, бродяга?
– Так чего же ты хочешь, присутствие?
– Того, что у меня есть! Вечности, полной чудес. И даже не вечности, а неопределенной длительности, в ней-то самый и кайф. Подожду тепловой смерти Вселенной и погляжу, что будет потом! А все, что произойдет тем временем, – это же кое-что!
– Да, – согласился Линдсей. Сердце его молотом колотило в ребра. Робот снова потянулся к ноге иглой с успокаивающим, но Линдсей со смехом выключил ее и выпрямился. – Это кое-что!
– Я прекрасно провел здесь время, – сказало присутствие, – Неплохое у вас тут местечко, под этим маленьким солнышком.
– Спасибо.
– Да нет, гражданин, все «спасибо» – тебе! Но меня ждут другие места. – Присутствие помолчало. – Хочешь со мной?
– Да!
– Тогда держись.
Линдсей протянул к нему руки. Его накрыла серебряная волна, звездный холод, плавящий жар и...
...освобождение.
Все вокруг стало поразительно новым и свежим.
Он увидел свою одежду, медленно оплывающую на пол. Протезные руки выпали из рукавов, волоча за собой дорогую электронику. Пустой череп, венчающий лесенку позвонков, ухмыляясь, провалился в ворот пальто.
В холле появился Инвестор, подпрыгивающий в невесомости. Линдсей рефлекторно прижался к стене, чтобы не быть замеченным. «Пелеринка» Инвестора вздыбилась. С сорочьей жадностью обшарив кости, он упрятал все, что его заинтересовало, в и без того распухший мешок.
– Всегда поспеют, где что плохо лежит, – сказало присутствие. – Но они тоже ребята полезные, вот увидишь.
Линдсей тем временем осваивался с новым самим собой.
– Рук же нет...
– А на что тебе? – захохотало присутствие. – Давай за ним! Они скоро куда-то отправятся.
Они догнали Инвестора в конце холла.
– А куда? – спросил Линдсей.
– Какая тебе разница? К чудесам!