Очень важно помнить, что большинство шизоидов крайне своеобразно приспосабливаются к действительности. Мир для них предстает отраженным в кривом зеркале: отдельные части они видят отчетливо, но вот пропорции между этими частями искажены до неузнаваемости. Особенно трудно им проникнуть в душевный мир других людей; как раз тут проходит, если можно так выразиться, фундаментальный водораздел между особенностями циклоидной и шизоидной психики. То, что у циклотимика получается само собой, требует от шизоида поистине титанических усилий. Чужие переживания для него – тайна за семью печатями. Кречмер назвал эту их специфическую особенность «аффективным резонансом». У шизоидов часто можно обнаружить тонкое эстетическое чувство, большой пафос и способность к самопожертвованию в вопросах принципиальных и общечеловеческих, но понять горе и радость реальных людей, даже своих близких, им труднее всего. Все их душевные движения, даже самые элементарные, протекают по крайне запутанным и извилистым путям, образуют чрезвычайно причудливые ассоциативные сочетания, подвергаясь совершенно непонятным, на первый взгляд, извращениям.
Под стать эмоциональной дисгармонии и течение интеллектуальных процессов. Если мышление циклотимика конкретно и пластически образно, то у шизотимика преобладают схемы, абстракции и символика. Налицо полное торжество общих принципов. Упрямые факты не лезут в умозрительную схему? Что ж, они будут либо проигнорированы, либо втиснуты туда с кровью, как в прокрустово ложе, невзирая ни на что. Несогласие с очевидностью редко смущает шизоида, и он безо всяких колебаний назовет черное белым, когда этого потребуют его формальные построения. Особенно следует подчеркнуть стремление к сближению далековатых понятий, которые в действительности ничего общего между собой не имеют. Этот своеобразный дефект логического чувства нередко приводит к тому, что мысль шизоида движется к цели необыкновенно извилистым путем, через пень-колоду по принципу «левой рукой – правое ухо».
Если же учесть тот факт, что шизоиды, как правило, мало внушаемы и даже более того – упрямы и негативистичны, то мы сможем легко ответить на сакраментальный вопрос, почему среди выдающихся ученых, особенно в сфере точных наук, так много людей с отчетливым преобладанием шизорадикала. Творчество выдающихся ученых – глубокомысленных метафизиков, систематиков, гениальных революционеров в науке, опрокидывающих замшелые парадигмы, – почти обязательно несет на себе печать некоего благородного безумия. Тут можно вспомнить известное высказывание Нильса Бора по поводу гипотезы, представленной на суд уважаемого синклита, что теория эта, разумеется, безумна, но весь вопрос в том, достаточно ли она безумна для того, чтобы быть истинной.
Обычный человек, в меру социализованный и критичный, склонен сомневаться в достоверности полученных им результатов, особенно если они принципиально расходятся с общепринятыми представлениями. Слишком велико давление среды, особенно важно мнение коллег. Шизоида такие пустяки не трогают. Будучи человеком «кривой логики», а также в силу полнейшего равнодушия к мнению окружающих (он всегда знает, как надо) и благодаря своей уникальной способности к неожиданным сопоставлениям несопоставимых вещей, он легко идет ва-банк, с бестрепетной отвагой преображая (иногда до неузнаваемости) лицо той дисциплины, в которой работает. Излишне говорить, что одних только шизоидных черт характера для такого подвига недостаточно. А вот если к железобетонной уверенности в собственной правоте присоединяются оригинальный талант и высокий профессионализм, то образовавшаяся в результате гремучая смесь творит чудеса, создавая подлинных революционеров в любых областях знания.
А всегда ли так плоха пресловутая кривая логика? Некоторый процент чудаков просто необходим. И слава богу, что живут на свете люди, хронически не умеющие мыслить стереотипно, потому что без этого необходимого витамина (о фундаментальной науке мы даже не говорим) невозможно себе представить, например, сколько-нибудь серьезной поэтической оригинальности. Между прочим, люди с так называемым дефектом логического чувства хороши еще и тем, что им можно беспрепятственно вывалить любую галиматью, не успевшую отлиться во что-то удобоваримое. Они (и только они) вас как раз поймут и оценят, потому что вообще замечательно понимают все неясное.
Кстати говоря, было бы весьма любопытно проследить соотношение радикалов «шизо» и «цикло» в искусстве. Кречмер, например, полагал, что полнокровная реалистическая проза – это безусловная вотчина циклотимиков (Бальзак, Золя, Рабле), а моральное проповедничество – удел шизотимиков par excellence[2] (Шиллер, Руссо). Здесь нужно быть вдвойне осторожным, потому что столь тонкие материи, зыбкие и неоднозначные, оставляют широчайший простор для разного рода субъективных истолкований. Но кое-что тем не менее брезжит: утонченные эстеты, озабоченные в основном формальной стороной дела и стилистическими изысками (достаточно назвать Чюрлениса или Дали), тяготеют все-таки преимущественно к шизотимному полюсу.
Сказанное, конечно, не означает, что можно ставить знак равенства между одаренностью и тем или иным типом характера. Собственно, об этом мы уже говорили. Характерологические особенности могут в лучшем случае ускорить (или, наоборот, затормозить) развертывание творческих потенций индивида. Еще Кречмер отмечал, что психопатия – не входной билет на Олимп наук и искусств, что имеются высокоинтеллектуальные и слабоумные психопаты, так же как и высокоинтеллектуальные и малоодаренные обычные люди. Проиллюстрируем эту нехитрую максиму двумя примерами.
Первый случай был описан чешским психиатром Стухликом. В течение нескольких лет он наблюдал талантливого математика, заболевшего шизофренией. По словам больного, много лет назад, когда он был совсем молодым человеком, на окраине деревни, где он тогда жил, потерпел аварию летательный аппарат неизвестного типа. Весь экипаж погиб, а в живых осталась только одна девушка, которая впоследствии стала женой больного. От нее он узнал, что это был космический корабль, прилетевший с планеты Астрон. С тех пор жизнь больного решительно переменилась. Он приступил к составлению словарей и грамматик основных языков, распространенных на мифической планете. Он рисовал географические карты, готовил пространные сводки и толстенные справочники, касающиеся народонаселения далекой планеты, ее экономической и политической жизни. Дошло до того, что больной составил даже расписание поездов на одной из крупнейших железнодорожных станций Астрона. Наиболее полно был разработан язык исхи (выдуманный, разумеется, самим больным). Грамматика этого языка оказалась настолько подробной и пригодной к практическому использованию, а словарный состав – столь обширным, что больной без труда разговаривал на языке исхи и даже написал на нем несколько повестей и романов. Другие языки находились в стадии разработки. Профессиональные лингвисты, приглашенные в качестве экспертов, оценили работу, проделанную больным, очень высоко. Они в один голос заявили, что такой труд свидетельствует не только о незаурядном даровании автора, но и о его блестящей профессиональной подготовке в сфере прикладной и теоретической лингвистики. Свою выписку из истории болезни Стухлик закончил так: «Больной заявляет, что создаст столько языков, сколько захочет...»
Теперь случай номер два, свидетелем которого был автор этих строк в студенческие годы. В Пермской областной психиатрической больнице находился в то время один пожилой шизофреник (он был родом из деревни и имел четыре класса образования, а отрекомендовался в начале беседы специалистом по нефти и хлебу). Согласно его оригинальной концепции, кровь людей и животных, скопившаяся в подпочвенных пустотах, после ряда сложных метаморфоз превращается в нефть. Каким-то хитроумным способом, в духе «кривой логики» шизофреника (сейчас уже трудно вспомнить детали), вся эта петрушка увязывалась с урожаем зерновых.