Минут через десять, когда люди ещё осмысливали полученную информацию, хлопнула дверь, и в помещении появился Женя. Глаза его затянула мутная плёнка, а на губах застыла недобрая ухмылка.
- Ну, что, все собрались? - с издёвкой поинтересовался он. - Хотели нас уничтожить? Неет, ребятки, настало ваше время умирать!
В руках его, как по волшебству, появился молоток, и новорожденный монстр нанёс удар. Голова сидящего рядом парня раскололась, и потолок отразил дикий вопль остальных обречённых.
Дем, не привыкший долго размышлять в критических ситуациях, прыгнул на убийцу, и тот рухнул под тяжестью обрушившегося на него тела. Выкрутить оружие из пальцев бывшего товарища оказалось непросто, но всё же Андрей справился. И ударил. В висок. Чтобы уж наверняка.
На миг взгляд умирающего снова стал похож на Женин, но тотчас потускнел, и глаза несчастного закрылись навсегда. А Дем, перевернувшись на живот, уткнулся лицом в окровавленный ковёр и затих.
Глава 7
Дмитрий Александрович, откинувшись на спинку стула, с задумчивым видом просматривал скреплённую степлером пачку печатных листов. События произведений не предполагали обязательного присутствия наблюдателя, они могли быть продиктованы яркой писательской фантазией. Но как же тогда объяснить, что у него на глазах случилось с пациенткой?
Опытный врач давно понял, что в мире не всё так просто, как кажется прагматикам,[1] толкующим сверхъестественное с позиции бесстрастной науки. За время работы в психиатрических лечебницах ему приходилось видеть нечто, не поддающееся никакому рациональному объяснению. Да что далеко ходить, взять хотя бы «инопланетянина» из седьмой палаты...
Вспомнив их последнюю встречу, Дмитрий Александрович содрогнулся. От представшего пред ним внешне спокойного, привлекательного человека исходила такая угроза, воспринимаемая на чувственном уровне, что после беседы психиатр распорядился укрепить стены и дверь, ведущую в обиталище ходячего ужаса. Ему казалось, что пока тот не изолирован от персонала и пациентов, их жизни и рассудок будут в опасности. И... как он сказал: «Время ещё не настало»? Какое время? Для чего? И что произойдёт, когда оно приспеет?
Психиатр потёр уставшие глаза и усилием воли попытался избавиться от холодка жути в области сердца.
«Профессия наложила на меня отпечаток, - невесело усмехнувшись, подумал он, - и я понемногу становлюсь параноиком. Если бы знать, куда уйти от этого кошмара».
И вновь погрузился в чтение произведения, на титульном листе которого значилось: Вероника Леонова...
«Под парусами капитана Мак-Гилла».
Наше плавание к Маракайбо стало для меня чередой рабочих часов с небольшими перерывами на отдых. Канатами я стёрла руки в кровь, ноги пострадали не меньше, и тёмными вечерами, добравшись до кубрика и лёжа в непроглядном мраке, я смотрела в невидимый потолок и глотала слёзы боли, стараясь никого не разбудить рвущимися из груди всхлипываниями. Романтика морей для не привыкшей к физическому труду девчонки оказалась слишком тяжела.
Поддержкой в эти нелёгкие дни для меня стал Нед. С молчаливого согласия Коу и капитана он работал вместе со мной, порой выполняя порученную мне непосильную работу и бережно врачуя раны. По ночам он нередко выводил меня на палубу и, сидя рядом, уговаривал, наставлял и утешал, и в сердце у меня зрели благодарность и любовь к тому, кто принимал такое живое участие в моей нелёгкой судьбе.
Но человек привыкает ко всему. Через несколько дней тяжкие обязанности стали казаться мне не столь обременительными, забыв о боязни высоты, я ловко лазила по вантам и, наконец, начала наслаждаться плаванием. Море было спокойным и очень красивым, попутный ветер надувал паруса, и часто, сидя на мачте, я мечтательно вглядывалась вдаль, чувствуя, как душу захлёстывает волна восторга, готовая выплеснуться на каждого, кто в этот момент появился бы рядом.
Путешествие наше подходило к концу, вскоре мы вошли в озеро, отделяющее порт Маракайбо от моря. Занимаясь повседневными делами, я очутилась рядом с квартердеком и услышала голоса. Разговаривали капитан, Джон, Брайан Тревор, бывший, как я узнала, шкипером и летописцем Мак-Гилла, и ещё кто-то, мне незнакомый, на поверку оказавшийся хозяином «Валькирии». В голосе Коу звучало раздражение.
- Готье, - громко и веско говорил он, - подумай сам: ты не знаешь фарватер,[2] и пересекать озеро без лоцмана[3] неразумно.
- Господа, - защищался француз, - я пойду не наугад, а делая промеры. Зачем нам лишний человек на судне?