— И про тебя тоже? — недоверчиво поинтересовалась Александра.
— И про меня тоже.
— Значит, и про меня? — мрачно спросила она.
Кузя кивнул.
— Да только пока я в государевой обойме сижу и по правилам играю, — продолжил он, — мое досье в шкафу будет пылиться. А мне нынешние правила нравятся! — твердо сказал он. — Тем более что наши суды, прокуратура…
— и «ментура», — немедленно срифмовала она.
— … всегда на страже интересов! — закончил фразу Кузя.
— Ты, кажется, забыл добавить определения, — она раскрыла ладошку и начала загибать пальцы, — «независимые», «неподкупные» и «интеллектуальные», особенно когда в словах «осужденный» и «возбужденный» как фирменный знак ударение на второй слог ставят и со склонением числительного «две тысячи» никак справиться не могут… вместе с крепкими хозяйственниками.
— А что? Ты хочешь, чтобы все, как в Ульяновской области, тесты на знание русского языка сдавали? Тогда, при объективном рассмотрении, мы чиновничий аппарат точно уполовиним, — Кузя даже засмеялся.
— Тесты на грамотность, — уточнила Александра. — Правильная, кстати, задумка. Сам посуди, как страной могут управлять люди, которые даже школьную программу по русскому языку освоить не смогли?
— У меня, Сашенька, по русскому и литературе в школе пятерки были! — на всякий случай уточнил он. — И капитал свой я до поступления на госслужбу заработал. Поэтому, лично у меня острой потребности во взятках и откатах нет.
— В каждом правиле могут быть исключения, — она сделала вид, что смягчилась. — Понимаю, что не о себе говоришь, — взглянула насмешливо, — а о системе. Кстати, скажи мне, уважаемый Алексей Викторович, ты когда последний раз в суде был?
— Чур, меня, чур, сохрани господи! — Кузя снова со смехом перекрестился. — Разве что в качестве председателя пойду. Ох, до чего же я люблю сладкое! — проговорил он, уплетая торт. — Знаю, что вредно, а удержаться не могу. А ты что ж, совсем торт не будешь?
— А я вот недавно по одному делу в суде в качестве эксперта выступала, — сказала Александра, сделав вид, что не услышала вопрос. — Так вот, обратила внимание, что статуя богини правосудия при входе — без повязки на глазах. Кто ей, бедняжке, повязку снял, не знаешь?..
— Ой, наблюдательная! — протянул Кузя уважительно.
— …а глаза вроде как на весы скосила. Кто больше положит. Ей бы еще вместо карающего меча телефонный аппарат правительственной связи рядом пристроить. Для полноты комплекта и большей непредвзятости.
Кузя рассмеялся, нежно глядя на спорщицу.
— Вот потому мы, мужчины, вас, женщин, к политике и не подпускаем, что чересчур уж вы эмоциональные, мелочи замечаете и им значение придаете, и еще непрерывно на диетах сидите, — добродушно улыбнулся он.
— Фемида без повязки на глазах, скромные госслужащие на дорогущих иномарках, так же как и название «криминальная милиция» — не мелочи, а символы, — возразила Александра. — А символ — непосредственно связывает нашу активную жизнь с семантическим миром нашего бессознательного. А уж из коллективного бессознательного такие «мелочи» не просто вытащить. Потому люди так и настроены по отношению к чиновникам. А в политике, кстати, женщины свое слово скоро скажут. Наше время уже пришло власть в руки брать повсеместно! — сурово заявила она.
Кузя напрягся. Превращение из учителя в ученика, к тому же потенциального подчиненного руководителю в юбке, его явно не устраивало, поэтому он положил в рот кусочек торта и сделал вид, что занят едой.
— Скажи, Кузя, — не унималась Александра, — я слышала от отца, правда, что после смерти Сталина негласная договоренность достигнута была, что высокопоставленных чиновников не убивают и, по возможности, не сажают, даже когда они с головы до ног в дерьме измазались?
Кузя глотнул чая и нарочито лениво потянулся.
— Ну, уж ты скажешь, не сажают. Одному нашему за прегрешения в баньке аж семь лет дали…
— Ага, — согласно кивнула Александра. — Семь лет. Условно.
Кузя лучезарно улыбнулся и развел руками, что должно было означать «Без комментариев».
— Кстати, — он попытался закончить неприятный разговор — настроение любимой женщины было важнее — я тебе не рассказывал, как недавно одна фирмешка у службы судебных приставов, которая Министерству юстиции подчиняется, семь миллионов отсудила? Радовались, как дети! Придурки! Считают, что приставы, как «унтер-офицерские вдовы», сами с себя взыскивать деньги будут! А судья в исполнительном листе вместо слова «взыскать» — «обязать вернуть» написал. Все по закону. Это значит, Минюст в добровольном порядке должен ошибку своих же судебных приставов признать, расходы в строку бюджета включить и судебное решение исполнить. Мы все обхохотались, когда узнали. Всю оставшуюся жизнь свои деньги получать будут! У них, бедолаг, один только путь — в Гаагу, в международный суд. А там, пока суд да дело, у нас все руководство страны сменится … по возрасту.
Александра печально улыбнулась.
— Задам, вероятно, глупый вопрос: «За что боролись?» Все эти романтические общественные и правозащитные движения и баррикады у Белого дома в 1991-м? Я, кстати, тоже еду защитникам носила! Так хорошо было! У людей надежда появилась, что жизнь другая приходит. Настоящая…
В глазах Кузи промелькнули давние воспоминания.
— Я тоже в те времена под песню Цоя вдохновлялся, — он вдруг ухватил рукой воображаемый микрофон и пробасил: «Перемен требуют наши сердца… Перемен, мы ждем перемен…»
Александра даже захлопала в ладоши. Таким Кузю она еще не видела.
— Только в то же самое время первые частные банки, фирмы и совместные предприятия туда «наличку» мешками сдавали, чтобы новую власть поддержать и светлое будущее себе купить. Кстати, — оживился он, — скажу честно, то был единственный момент искреннего единения власти, народа и бизнеса в новейшей истории. Такое теперь, ой, не скоро повторится. Если вообще когда-нибудь повторится. Да-а, — с усмешкой протянул он. — Все тогда жаждали перемен, а когда они произошли, приняли желаемое за действительное. Ну, а когда поняли, что на самом деле случилось, всю крупную собственность в стране через ваучерную приватизацию уже поделили, — он развел руками.
— И назвали первичным накоплением капитала. Прямо как в капиталистических странах! — скептически усмехнулась Александра.
— Ну, есть здесь, конечно, доля лукавства, — согласился Кузя. — Они — «буржуины» там хоть и с нарушением закона и норм морали, но все же сами материальные ценности создавали, а наши, конечно, уже созданные прихватили…
— …при помощи продажных чиновников, которые теперь как сыр в масле катаются, — добавила Александра. — А потом власть сначала отсоединилась от народа, затем от крупного бизнеса, потому что сама стала крупнейшим бизнесменом, и создала экономического и политического уродца под названием, — задумалась, подбирая определение, — административный капитализм… с регулируемым чиновниками рынком.
Кузя чуть не ахнул.
— Ты что, милая, в экономический кружок записалась? А что ж про социальную ориентированность тогда ничего не сказала?
— Социальная ориентированность власти теперь все больше выражается в подачках с барского стола кое-где и кое-кому под восторженную телевизионную трескотню. И называется это — «поистине царским подарком». Это я наши СМИ цитирую, — пояснила она. — И люди начинает мечтать, как бы до самого верха достучаться и под «царскую» раздачу попасть… в виде квартиры, или водопровода, а то еще и газоснабжения. Скажи, я вот слышала, что налоги, прямые и, как их… — она покрутила рукой.
— …косвенные, — подсказал Кузя.
— Да-да, косвенные, в нашей стране чуть ли не девяносто копеек с каждого рубля составляют.
— Ну, это как считать, — уклонился Кузя от ответа.
— А как не считай, — она махнула рукой. — Свой пример приведу.
Кузя посмотрел на нее с интересом.
— Вот объясни мне, дорогой, почему я должна за дом, построенный моим отцом на честно заработанные деньги, с которых все налоги уплачены, немаленький налог на имущество ежегодно платить? За газ, свет, воду — понимаю. Я их расходую. Хотя ценообразование тоже не понимаю. А дом? А вот если бы в нем осталась жить одна моя мать-пенсионерка и ей нечем было бы платить? Ей что, в шалаш переселяться или в дом престарелых, а дом с участком государству за долги по налогу на имущество отдать? Но это же ее дом! И живет она на своей земле!