— Например? — забеспокоился Иван Фомич. — У нас тут, конечно, народ простой…
— Ага, простой. Как Вова — поклонник Умы Турман.
— Кто такие? — растерянно спросил Иван Фомич, пытаясь сообразить, что означает последнее слово. И если это фамилия, то почему такая странная. — У нас такие, вроде, не проживают, — неуверенно сказал он.
— Конечно, не проживают. Вова — песенный персонаж. Всегда нагло прется туда, где его никто не ждет. А она — знаменитая актриса.
— Я же говорил, такие не проживают, — обрадовался Иван Фомич.
— А пример? — продолжила Александра обличительное выступление. — Пожалуйста. Сегодня вечером ко мне на новоселье с цветами и «брудершафтом» по собственной инициативе ваш местный Вова собирается.
Иван Фомич уточнять не стал. Понял, о ком идет речь.
— В своей квартире я бы сказала ему… — она замялась, — в общем, я знаю, что бы я сказала. А здесь, в результате — отшутилась, но, похоже, он всерьез собирается. Но открывать я ему не собираюсь! Погашу свет и притворюсь, что уснула. Хотя это, согласитесь, — тоже идиотизм. Я прятаться не привыкла. И — врать. Так как быть?
— Врать, конечно, нельзя, — озабоченно процитировал Иван Фомич местного классика. — Ну, думаю, коли такое дело запутанное, что ж делать? Тогда я… тоже приду. Для порядка. В общем, мы вместе придем. Даже не беспокойтесь, — он положил трубку.
В девять вечера на пороге стояли оба. С цветами. И вазой. Зам светился улыбкой и чистотой и, судя по мокрой голове, был только что извлечен Иваном Фомичем из-под душа.
— Ну, Александра, покажите, как получилось с новым столом? — неуверенно оглядываясь по сторонам, вошел в квартиру шеф.
Зам, весело тараща глаза, двинулся следом на цыпочках. Оглядев перекроенное пространство, гости были единодушны в оценке дизайнерских способностей Александры.
— Надо же, какой у вас вкус! — с восторгом воскликнул Иван Фомич, аккуратно усаживаясь на диван. — И как вы все уместить смогли? Никто не мог, а вы — смогли. К вам надо бы наших жен на обучение прислать, а то… — он махнул рукой.
Зам даже прыснул от смеха.
— Иван Фомич, чего вы такое говорите? Если мы их к Александре на обучение отправим, они совсем озвереют. И так уже… — он покачал головой и, опустившись в кресло, деловито вытянул из пакета бутылку виски. — Закуска есть хоть какая? — спросил голосом мужчины, явно ожидающего, что ему накроют стол по полной программе, потому что накрыть — святая обязанность женщины.
— Печенье есть… и финики в шоколаде. Кажется, — нарочито неуверенно ответила она, чтобы хоть как-то отомстить за непрошенное вторжение.
«Я что-то пропустил, и уже снова начался матриархат? А мужчины из добытчиков превратились в приживалок?» — сказал красноречивый взгляд, брошенный Замом в сторону начальника.
— У меня с собой орешки есть, — засуетился Иван Фомич, извлекая из кармана хрустящий пакетик с фисташками и смущенно глядя на хозяйку.
Александра в воспитательных целях выдержала паузу.
— Могу вам бутерброды сделать, — наконец, смилостивилась она.
— Желательно горячие, дорогая, — не поднимая головы, распорядился Зам, занятый откупориванием бутылки.
— Да, дорогой, конечно, — ангельским голосом сказала Александра в лучших традициях Востока и удалилась на кухню, спиной чувствуя испуганный взгляд Ивана Фомича. Изучив содержимое холодильника поняла, что придется импровизировать. Готовить она любила, хотя делала это крайне редко — по настроению. Главным образом потому, что ей не нравилось мыть бесчисленную посуду и кухонную утварь, горой нараставшую на всех свободных поверхностях в процессе кулинарных импровизаций на тему «блюдо из того, что есть». Получалось всегда красиво и почти всегда вкусно. Подача — так на профессиональном поварском языке, как она уяснила во время походов с Кузей по ресторанам, называлось оформление блюда, была для нее первична, потому что сначала блюдо пробуют глазами. Вкусовые ощущения — вторичны. По очереди, но не по значению. От изысканной и вкусной еды она получала почти сексуальное наслаждение. Особенно, когда выходила из очередной диеты…
…— Импровизация — есть свободный полет фантазии на кулинарную тему, — провозгласил Зам, вожделенно разглядывая украшенные зеленью аппетитные бутерброды, принесенные хозяйкой.
Судя по уровню напитка в бутылке, гости уже «приняли по чуть-чуть» под орешки.
— Догоняй! — строго велел ей Зам, наполняя стаканчик хозяйки резко пахнущей жидкостью. — А то мы с Фомичем уже в отрыв ушли. Как Шума-хер-ры, — сочно сказал он.
Александра прикоснулась губами к краю стакана и опустила его себе на колени. Наблюдая за мужчинами, с видимым удовольствием поедающими бутерброды и, поймав на себе благодарный взгляд Ивана Фомича, она с удивлением отметила, что сейчас вне стен официального кабинета он был как-то очень застенчив, и оттого — трогателен. В нем было что-то от школьника, который не знает как себя вести в присутствии приглянувшейся одноклассницы. «В сущности, он добрый и милый человек, которому в жизни, видимо, досталось не так уж много тепла», — решила она.
— Александра, расскажите нам что-нибудь! Мы ведь тут как в деревне живем. Каждый новый человек — подарок. Что-нибудь из того, что мы не знаем, — уточнил Иван Фомич, вытирая пальцы бумажной салфеткой.
— Ето — сложно! — загоготал Зам. — Мы все-е-е знаем! Нам по статусу положено! Все знать…
— Гм-м… — кашлянул начальник.
Зам, смешно округлив глаза, ударил себя пальцами по губам и тут же, чтобы загладить оплошность, принялся разливать.
— Да, Александра, расскажите, — завершив наполнение стаканчиков, он присоединился к просьбе шефа и, изображая внимание, прижал ладони к пухлым щечкам. — Как там… в Москве? Чего нового? Как народ? А то мы тут хоть и смотрим по телевизору «РТР-Планету» и «Евроньюс» на русском, да разве ж по телевизору правду скажут? Информация о ситуации в стране важна непредвзятая из первых рук. Неформальная.
Александре совершенно не хотелось говорить на темы, в последние годы снова вернувшиеся на кухни. Ей было достаточно разговоров с Кузей. Но отказывать тоже было неловко. Действительно, живут люди в заграничной глуши, вдали от родины.
— Да собственно, что рассказывать? — пожала она плечами. — Сами знаете, Москва — особый город. Богатый анклав в окружении полунищих провинций. А в России — все по-прежнему. Одни богатеют, другие беднеют, чиновники воруют, глубинка спивается. Народ безмолвствует и ждет подачек. Когда получает — радуется. В общем, что выбирали, то и имеем.
— Нет, не так. Кого выбирали, те и имеют, — загоготал Зам.
— Да-а, — включился в разговор Иван Фомич. — При Союзе гордость была за социалистическую империю. Гимн играл — слезы на глаза наворачивались. А сейчас что? Вроде тот же гимн, но слова другие и империи нет, — он развел руками. — Смех один. Даже до того, если вспомнить… до революции как было? За веру, царя и отечество на смерть шли. А сейчас только за деньги.
Зам, дожевывая бутерброд, согласно закивал. По выражению довольного едой лица было видно, что готовность к бескорыстному самопожертвованию — неотъемлемая черта его характера.
— Сейчас ведь что? — продолжил Иван Фомич. — Веры нет — одно притворство, — начал загибать пальцы, — отечества нет, вместо него — одно государство. Вместо царя — президент всенародно…
— …назначенный, — быстро вставил Зам, отведя глаза в сторону, будто и не он сказал.
— А вместо народа, — продолжил Иван Фомич, — население, или того хуже — электорат. Материал для выборов.
Тема выборов, похоже, давно не давала ему покоя.
— А выборы что? На кого пальцем покажут — тот и будет. Потому что преемник.
Зам, развалившись в кресле, отхлебывал виски из стакана, с интересом выслушивая откровения шефа.
— А что? И правильно! На хрена нам эта демократия? Нам неожиданности не нужны. И так, едва успеем к одному привыкнуть, глядь — уже другой на экране телевизора речугу толкает. А мы даже и выпить как следует не успели, — он снова потянулся к бутылке.
— Нет национальной идеи, — Иван Фомич отмахнулся от комментатора и загнул последний палец на руке. — Вот у китайцев есть, потому и стали мировой фабрикой и глобальным конкурентом американцев. И лет через десять, максимум пятнадцать — их перегонят.