Соловьев вдруг ощутил странный шум в ушах. Куда-то ушли все звуки и голоса. Яркое полуденное солнце, темно-лазурное море, побережье с белыми домами, старинный форт-страж, их корабль, пышущий черным дымом в голубое небо, девушка с опасным для него именем Варвара, ее отец — добрейший Михаил Михайлович, пожилая итальянская пара, расплывшаяся в умильных улыбках, краснолицый и самодовольный немец с флягой в руке, матросы, снующие по палубе в приготовлениях к швартовке, бородатый, хмурый, сосредоточенный капитан, отличающийся от пирата разве только наличием кителя и белой фуражки, — все они хотя и продолжали сохранять свои четкие индивидуальные очертания, стали ощущаться им как единое, взаимопроницаемое и взаимосвязанное целое, которое существует, даже не подозревая об этом единстве.
Он повернулся, провожаемый удивленным взглядом антиквара, торопливо прошел вдоль борта и почти сбежал на нижнюю палубу в свою каюту. Прилег на койку. Здесь в каюте он был один на один со своими мыслями, ощущениями и волнениями.
«Сейчас, совсем скоро, я ступлю на землю, о которой в сущности не знаю ничего, кроме того, что сюда меня позвала моя Богиня», — взволнованно думал он…
Александрия разочаровала. Обычный средиземноморский город, похожий на восточную женщину, много лет прожившую на Западе. Уже знакомый по «курбан-байраму» доктор Али, приехавший в Александрию вместе с ними, услышав ее мнение, растерянно посмотрел по сторонам, будто увидел все впервые:
— Хотя я здесь родился, но больше люблю историческое прошлое города. Древняя Александрия была городом-космополитом, в котором ментально пересеклись народы Запада и Востока. Со времен Птолемея город стал местом сбора для многих ученых, философов, теологов, астрономов, врачей и поэтов вокруг музея и Александрийской библиотеки. Они создали знаменитую Александрийскую школу. Кстати, в то время два из пяти районов города заселяли евреи, которые пришли сюда из Палестины еще во времена Александра Великого. Они восприняли чужие для иудаизма языческие мистерии и мифы древнего Египта и, одновременно, греческую философию Платона и Пифагора и переработали их в религиозных целях. Главное, как мне кажется то, что Алекс на протяжении многих веков была городом, — он запнулся, подбирая слово, — люди, которые свободно думают…
— Вольнодумцы, — помогла ему Александра.
— Да, да, — обрадовался он. — Город вольнодумцев! Если наша новая Александрийская библиотека сможет создать такой же дух — у города появится шанс на возрождение в качестве интернационального интеллектуального центра.
До места выступления доехали быстро. Сказать по правде, перед началом лекции Александра совсем не волновалась. До тех пор, пока к ней не подошел Иван Фомич.
— Да, ситуация… — он почесал затылок.
— Что случилось? — забеспокоилась она. С самого начала ей не хотелось ехать выступать перед русскоговорящими арабами. Если Ивану Фомичу надо провести мероприятие для галочки, она-то здесь причем?
— Да-а… — Иван Фомич махнул рукой, — организовали все по-дурацки. Два мероприятия на одно время назначили — ваше в одном зале, а дамы одной, в другом. К ней никто не пришел, а она со сдвигом, скандальная. Так чтоб проблем не было — ее привели туда, где вас народ ждал, и теперь они слушают эту не нужную им лекцию и такие бешеные — смотреть страшно. Так что ваше выступление немного задерживается. Да, я забыл сказать, — он отвел глаза в сторону, — они не все говорят по-русски. Но у вас, я понял, с английским проблем нет, а если что, доктор Али поможет. Он у нас полиглот.
— То есть вы предлагаете мне начать с массового сеанса психотерапии на английском языке? — развеселилась Александра, но когда спустя сорок минут вошла в зал, ей стало не до смеха. Перед ней сидели мрачные арабы. В основном пожилые и с лысинами. Цвет александрийской научной интеллигенции.
На сцене возвышалась трибуна, куда она, видимо, должна была подняться. Туда, где сконцентрировались отрицательные эмоции, выброшенные аудиторией за предыдущий час. Она не встала за трибуну. Ей был нужен контакт, а не барьер. Александра расположилась напротив первого ряда, обворожительно улыбнулась и, зацепившись за доброжелательный взгляд девушки в последнем ряду, начала выступление. И через пять минут почувствовала — барьер упал…
— Ну, здорово, молодец, поздравляю! — восхищенно сказал после лекции ожидавший ее у выхода Иван Фомич, выпуская сигаретный дым.
— Вы разве курите? — удивилась Александра.
— Иногда, — смутился он, — не дома, чтобы жену не расстраивать. Она говорит: «Курить нельзя!»
Александра понимающе кивнула.
— Ну, вот и славно, — Иван Фомич с сожалением бросил окурок в урну. Мероприятие прошло на высоком уровне. Пора бы перекусить, — громко сказал он и вопросительно взглянул на подошедшего доктора Али.
— Мне очень понравилось ваше выступление, мадам. Я получил большое удовольствие. Вы просто очаровали… — начал было доктор.
— Что-то сердце ноет, — немного раздраженно перебил его Иван Фомич, потирая левую сторону груди.
— Спасибо, доктор Али. Вы мне несколько раз очень помогли. — Александра поправила выбившуюся из-под широкой заколки прядь волос и строго сказала, глядя на Ивана Фомича:
— Восстает, значит, сердце против вас. Подумайте, в чем согрешили?
— Не понял… — буркнул тот, недоуменно подняв брови.
— Видите ли, уважаемый Иван Фомич, — менторским тоном начала пояснения Александра, еще не остывшая после лекции, — древние египтяне, насколько мне известно, считали сердце отдельным от человека существом — неким богом, живущим внутри тела. Само сердце безгрешно, и восстает против человека, если перед лицом бога Осириса согрешил он смертными грехами. Выясняется это в ходе психостазии — взвешивания души после смерти, — пояснила она, заметив недоумение на лице слушателя. — На суде Осириса на одну чашу весов кладется сердце умершего, несущее не только следы всего хорошего, доброго, благородного, но также и груз всего плохого и разрушительного, совершенного человеком в земной жизни. На другой же чаше весов лежит перо Маат, великой богини универсальной справедливости и мудрости. Для того чтобы душа умершего могла продолжать путешествие в вечности, его сердце должно быть легче пера Маат. А легким оно может быть лишь тогда, когда чисто и наполнено светом благих деяний на земле, когда свободно от тяжкого груза пороков.
Иван Фомич слушал с напряженным вниманием.
— А если сердце окажется тяжелее пера Маат, — продолжила Александра, — отходит оно в «Обитель сердец», особую часть загробного мира, лишая тем самым человека возможности воскреснуть. Такая кончина называлась «второй смертью», умереть которой было одним из величайших страхов у египтян, — завершила она пояснения, краем глаза заметив почти благоговейный восторг, написанный на лице доктора Али.
— Ну, и какие же грехи у них считались смертными? — обеспокоился Иван Фомич. Видимо, тема воскресения была ему не чужда.
— Грехи в «Книге Мертвых» перечислены. На Страшном Суде Осириса человек должен был иметь право сказать: «Я не крал, не убивал, не лгал, не делал зла, не насильничал, не прелюбодействовал, не гневался, никого не заставлял плакать, был отцом для сирот, мужем для вдов…»
По мере перечисления грехов Иван Фомич, видимо, успевавший их мысленно примерить на себя, расслаблялся
— А-а-а, так это они все придумали про грехи? Их, значит, надо благодарить?
Александра кивнула.
— По этому списку я почти праведник. Вроде ни одна статья ко мне не подходит, — облегченно сообщил он. — А вот вас не понимаю. Вы психиатр, или египтолог?
— Я человек любознательный, интересующийся. Раз уж попала в Египет, должна обогатить себя знаниями, — скромно пояснила Александра.
— А я думаю, — вступил в беседу доктор Али, — если человечество — дерево, то Египет есть его корень, — с покровительственным, почти отеческим видом оглядел всех.
— А я Египта и не видел-то толком, — посетовал Иван Фомич. — Работы много. Мы вообще-то здесь не экскурсиями занимаемся, а вкалываем, — сжал в кулак согнутую в локте руку, показав, как напряженно все происходит. — Но в целом я к нему, к Египту, отношусь спокойно, — нетерпеливо посмотрел на часы. — Где же наша машина? Я хотел еще на полчасика вас в новую Александрийскую библиотеку завезти в качестве культурной программы. Есть там одна статуя замечательная. Вам интересно будет взглянуть. А после этого у вас, Александра, будет два варианта: первый — поехать со мной.