Александр Тюрин
Шизогония
1. «Юпитер-12»
Вопреки общепринятому мнению криоконсервирование практически не используется во время перелетов к дальним планетам. Достаточно нескольких случайно затесавшихся кристалликов льда в ненужном месте, например в голове, и нейрохирург будет долго и вдумчиво ковыряться у космоплавателя в мозгу, присылая страхователю здоровья один счет за другим. А в итоге все равно получится овощ.
Так что этот вариант годится только для военных бортов, где важна скорость, а процент потерь при транспортировке изначально учтен в цене операции.
Да, слыхал я про интересную задумку с заменой воды в человеческом организме на антифриз типа метапропиленгликоля, но с этим даже на крысах стесняются экспериментировать.
На гражданских судах обычно используются нейроинтерфейсы продолженного сна, где, после подключения кабеля к разъему, получаешь порцию сигналов торможения в подкорку и далее имеешь что-то вроде регулируемой каталепсии.
С одной порции – трое суток отключки с подведенным мочеприемником, затем шесть часов бодрствования – обед, туалет, тренажерный зал, изучение отчетов по теме. Игра в крестики-нолики, а на большее ты не рассчитывай, голова-то не очень варит. Видел я и совершенно обалдевших «астронавтов» после 72-часовой каталепсии; они шли прогуляться, забыв отсоединить мочеприемник и оставляя за собой тропку из упавших слюней и желтый ручеек…
Но вот долетели-сели. Транспортный борт «Сычуань» высадил меня на международной станции «Юпитер-12» вместе с компашкой каких-то южноазиатов, именующих себя исследовательской группой университета Беркли (это те ребята, которые за американцев думать должны), после чего отправился в систему Сатурна. Говорят, среди пассажиров был один шишкарь, целый сенатор из Нового света – по крайней мере, в новостях не раз сообщалось о судьбоносном перелете высокопоставленного лица – но, видимо, у него был свой отсек и свой выход.
Cтанция большая, тороидальная – её, кстати, строили машины-«матки» , что разделяются на тьму микро- и наноассемблеров[1] и используют всякий щебень, вращающийся вокруг Юпа. А тор в народе называется бубликом.
В центре его терминал для бортов дальнего следования. Пока добираешься на лифте по радиальному тоннелю до самого бублика, многое меняется. В лифт заплываешь рыбкой, а из него выходишь от непривычки на полусогнутых. Меня и толпу южноазиатов на прогулочной палубе встречает не только почти родная сила тяжести, но и явные признаки развала.
Из потолочных панелей текло, образовавшиеся на полу лужи подтирались изрядно жужжащими робоуборщиками, которые так и норовили сделать вам подсечку; уже немного оставалось до подставленных баночек и тазиков. И чем-то таким попахивало. Мочой, как будто… Последствия то ли недофинансирования, в смысле, воровства подрядчиков, то ли конструкционных недостатков, проявленных излучениями Юпитера-батюшки.
Теперь понимаю, отчего немалое число исследователей юпитерианского мира предпочитает «Европу-1». Там все удобства, включая бассейны и прочие джакузи, но подальше от протекающих панелей и юпитерианских излучений, благодаря которым могут увять любые помидоры. Впрочем, туда пускают только своих – представителей Североатлантического союза. А «коварным китайским и русским шпионам» – шлагбаум.
Когда вышел с терминала, заметил некоторое оживление, связанное с обеденным перерывом.
Заняться работой я намеревался на следующий день. Отправил багаж на ленточном транспортере, который тихо скользит на фуллереновых шариках через весь бублик, а сам – питаться вместе с берклийскими южноазиатами. Они, кстати, оказались поголовно биологами и химиками-органиками (к чему бы это в окрестностях безжизненного Юпитера?). Говорили они на пиджин-инглиш южных морей, заметно отличающимся от моего стандартного бэйзика – на котором ставятся задачи для «почти-разумных» программ. Так что, в основном, мы улыбались друг другу; а поскольку их было много, то у меня даже мышцы лица заболели.
В местном общепите – эпатажном зале, сделанном словно из марципана – давали котлеты, выращенные методом клонирования какой-то хреновой клетки на коллагеновой матрице от корпорации «Де Немур». Представляю, сколько она «наваривает» на каждом не шибко вкусном обеде, напоминающем слегка поджаренную паутину. Один из южноазиатов шепнул мне, что в отсеке для ВИПов, где приземлилась та самая шишка из сената, имеется свой пищеблок, и там натуральные продукты сочетаются с чудесами молекулярной кухни, отчего форель превращается в розовую пену, а огурец в яблоко. И оная персона вместе с придворными учеными и секретутками не будет показывать морду лица широким научным массам – за исключением еженедельных капитанских коктейлей.
Разговор быстро переключился на одну довольно интересную тему, а сколько людей погибло в системе Юпитера? Кто-то полез через медленный космонет в Бормопедию и уяснил оттуда, что таковых мучеников насчитывается сто пятьдесят семь. Начиная с пилота НАСН [2] Пэта Крэша, который установил рекорд спуска в атмосферу Юпитера, однако не вернулся обратно. Но один мужичок, вылитый Хошимин с виду, просканировал все бесчисленные записи, находящиеся внутри его худосочного тела на нуклеотидных носителях, и стал спорить. Пэт Крэш, собственно, никакого подвига не совершал, а просто потерял сознание в результате пищевого отравления и свалился на Юпитер. Но раньше его на Юпитере погиб русский космонавт-исследователь Иван Перелогов. И, если сведения о нём появляются в Бормопедии, то они немедленно вычищаются ботами, следящими за «свободой информации».
Перелогов спускался в атмосферу Юпа в капсуле, пристегнутой тросом из УНТ [3] к российской станции «Юпитер-5». Спускался для изучения структур атмосферной воды, которая почему-то не замерзала. Но капсула по неизвестной причине была потеряна. Брашпиль, что установлен на станции, смотал трос обратно уже без неё. Трос оказался разорван, а в районе спуска капсулы по странному стечению обстоятельств крутилось в это время несколько летательных аппаратов НАСН. Ряд стран потребовал создать ооновскую комиссию по расследованию этого происшествия, поскольку подозревала диверсию; американцы упирались и дергали за ниточки нужных людей. В итоге, дело было спущено как всегда на тормозах. Приговорили, что Перелогов сам себя отвязал от станции…
Потом к азиатским берклианцам-биологам подсела одна персона, вроде как представительница встречающей стороны. Ее, судя по бейджику, звали Шайна Гольд. Кстати, пару раз она поглядывала меня – искоса, но довольно пристально. Я вообще –то осведомлен о своих «достоинствах». Поэтому дамский интерес ко мне всегда проверяю на червоточину. Мои деньги эту Шайну интересовать не могли. Тогда что?
После обеда доложил начальнику жилищного сектора о прибытии, получил каюту – тут я еще раз заметил раздрай на станции. Явно грибок в душевой. Вода из крана грязноватая, склизкая, с намеком на присутствие органических кислот и ржавчины. Полотенце пованивает. Осветительные панели помигивают. Динамики повизгивают. Экран холовизора показывает только объемную муть. И это на станции, которая должна считаться золотой, по количеству вбуханных в нее миллиардов.
В самом деле, это кого-то беспокоит или нет? Попробовал подсоединиться к системе камер видеонаблюдения в своем кольцевом отсеке – картинку получил только с той, которая в моей каюте; да, очень «интересно». Подключиться к системе технической диагностики? И там отлуп; нет доступа, хотя я уже зарегистрировался как работник технической службы…
Уже по количеству бросающихся в глаза технических неисправностей можно заподозрить серьезную системную проблему. Похоже, идет постоянное и быстрое разрушение линий связи, энергетических кабелей, средств контроля, систем жизнеобеспечения, и того, что лежит в основе всего этого – сверхустойчивых, самовосстанавливающихся (если верить рекламе поставщика) нанотех-материалов…
Начальник технической службы явно не ожидал увидеть меня в своем уютном офисе, напоминающем благодаря окнам-экранам бунгало в Малибу. Я оторвал его от миски спагетти и чего-то такого… при моем появлении он поспешно выдернул из заушного разъема цилиндрик психософта и снял блаженную улыбку с лица. Пригладил лысинку жестом, означающим смущение.