Почему я ее ударил? Почему моей маленькой сестренке снова досталось от меня? Почему одного удара мне было недостаточно? Стоило всем уйти из дома, как я сорвался. Я ударил ее. Ударил не раз, а пока не почувствовал удовлетворения, пока не увидел боль. И теперь, как последний трус, сижу на кухне и жду врачей. А вдруг она потеряла сознание от боли? Она же такая хрупкая, вдруг я сломал ей ребро? Может, стоит к ней сходить? Ведь я даже не посмотрел, что наделал, я просто убежал.
Медленно поднимаюсь и бреду в сторону гостиной. Сердце сжимает боль и сковывает страх. Страх перед тем, что я там увижу. Я помню каждый свой удар, помню, куда и с какой силой бил. Хочется остановиться, хочется сбежать. Но сколько можно бегать? И так в последнее время только и делал, что этим занимался. Бегал, сам себя обманывал, перекладывал ответственность за свои поступки на других, пытался оправдать себя перед всеми и самим собой, приводя совершенно бессмысленные аргументы в свою пользу. Что сегодня сказал доктор? Увезти ее в деревню? Надо было его послушать. Ибо теперь я понятия не имел, что мне делать.
Сестру я увидел не сразу и даже успел подумать, что она могла уйти к себе. Но нет, она никуда не ушла. Она лежала, свернувшись клубочком, возле камина, там, где я ее оставил. Ее вид вызвал во мне странное чувство. Мне хотелось поднять ее, прижать к этому камину, целовать, ласкать и больше не убегать. Хотелось продолжить то, что моя прелестная, милая и невинная сестра начала еще месяц назад. Мне хотелось любить ее так, как я умел, так, как хотел. Показать, как любят взрослые. Только от одних мыслей об этом я начал возбуждаться. Возможно, мне стоило уйти из комнаты, выйти во двор и ждать скорую, вдохнуть побольше свежего воздуха и дать своим мыслям остыть. Но я не мог. Мои ноги шли против моей воли. Мысли, кажется, в тот момент меня покинули и отдали во власть инстинктов.
- Поднимись.
Это мой голос? Это всё, что я мог сейчас сказать? Никакого «прости». Никакой вины в голосе, он полон жестокости. Хотя о чём это я? Я не чувствую вины. Никакой вины. Только желание продолжить то, что начал мой друг. Может, я и правда извращенец? Хочется вкусить запретный плод под названием «инцест». Хочется скинуть все оковы, которые удерживали меня всё это время. Хочется увидеть, что всё это сломало ее так же, как и меня. Хочется увидеть ее в этой бездне рядом со мной. В последнее время моя сестренка, как собачка, бегала за мной и исполняла почти каждое мое желание, каждую мою прихоть. Так почему бы ей не воплотить в жизнь мое последнее желание? Сейчас мне нужно, чтобы она сломалась, чтобы почувствовала, что такое переступить черту. Стоило мне сегодня переступить через нее, и разрушились бы все границы. Мыслей не стало. Может, это и есть свобода? Свобода от мнения окружающих, от самого себя?
- Поднимись.
На меня уставились припухшие от слёз глаза. Но я снова не почувствовал вины. Мне нравились эти слёзы. Я хотел, чтобы она плакала. Чтобы и ей было больно. Чтобы она поняла, каково было мне всё это время. Не знаю, способны ли шизоиды на эмоции, но физическую боль они чувствуют. И можно обмануть самого себя в том, что это душевная боль, аналогичная той, что продолжает пульсировать во мне. Надеть на себя розовые очки и забыться. Это всё, чего я хочу.
Медленно поднимается, держится за рёбра, тяжело дышит. Кажется, ребро я ей всё-таки сломал. Но снова никакой вины. Сама ведь напросилась. Нужно было сидеть в своей комнате и ждать окончания вечеринки, а не спускаться при параде ко мне и к моим друзьям. Я бы после пришел к ней. Лег бы к ней в кровать и просто позволил бы себя обнимать, разрешил бы поцеловать. Но только не сейчас. Сейчас мне хотелось совсем другого.
- А теперь подойди.
Смотрю, как неуклюже она передвигается. Кофточка открывает черный лифчик. Никогда меня так не возбуждал вид растрепанной неопытной девочки. С каждым ее движением я всё сильнее чувствую, что поступаю правильно, решив хоть раз за всё это время довести свое желание до конца. Раз больше нет границ, то и переступать ни через что не придется.