Уже первые рисунки показали мне, насколько моя младшая сестра особенная. Не стоит недооценивать творческих личностей. Ведь у них черное - это не черное, а белое - не белое. Их мышление находится за пределами обыденного мышления простых смертных, помешанных на банковских цифрах. Кроме всего прочего, моя сестра - шизоид. В какой момент из ругательного слова это определение превратилось для меня в ту самую совершенную изюминку?
Дальше шли силуэты людей. Все они находились в движении: прыжок, шаг, полёт, кружение, погружение. Не было лиц, только черные силуэты, нарисованные карандашом, лишенные четких линий. Эта нечеткость давала простор воображению, казалось, что фигуры действительно движутся. Можно было представить танец, предугадать следующие плие, погружение в воду, сопровождающееся потоком брызг.
Моя сестра любила наблюдать за людьми? Предугадывать их поступки? Или она любила само движение? Говорят, те, кто любят движение, любят жизнь. Любит ли моя сестра жизнь? Что шизоиды могут знать о жизни? Они ведь живут в большей степени в четырех стенах. Или я снова упустил из виду какие-то детали? Сможет ли она меня еще больше удивить?
С каждым рисунком становилось всё интереснее и интереснее. Глаза. Были только глаза. Причем цвета не ограничивались стандартными: были и салатовые, и фиолетовые, и розовые. Но они не выглядели искусственно. Они все были живыми. В них читались эмоции. Во всех глазах, казалось, были разные эмоции. Интересно, она срисовывала их с реальных людей? Никогда не видел, чтобы она смотрела кому-то в глаза. Обычно она смотрела в пол, да и ее глаза чаще всего выражали пустоту. Откуда же все эти эмоции? Не могла же она просто чувствовать? Или могла? Узнаю ли я теперь грани ее личности?
Последующие страницы состояли из изображений отдельных частей тела: кисти, лодыжки, ключицы, женская грудь, живот, спина. Это были словно разбросанные детали пазла. К какому овалу лица - какая шея, какие ключицы, грудь, талия, руки, кисти? Столько образов. А если еще подключить подбор разреза глаз, их посадки - бесчисленные комбинации. А в итоге? В итоге картина получается печальная. Скулы приобретают очертания ее скул, ее шея, ее руки, грудь, пупок. Это всё перерастает в помешательство. Я словно вижу в каждой детали ее. Только эти скулы не ее, кисти не ее, ключицы тоже не ее. Тут все части чужие, придуманные.
А ведь, если задуматься, можно было бы создать свой идеал, буквально «слепить» его в своем мозгу, запрограммировать себя на его поиск. Слышал о такой методике притягивания к себе того, что жаждешь больше всего. Только вот есть ли хоть один человек, который бы задумался: а что будет потом, когда найдешь? Ведь тех, кто действительно находил, единицы.
С середины тетрадки шли рисунки домов. В большей степени это были многоэтажки с бесчисленными окнами. Некоторые дома, как и пейзажи, не были дорисованы. Им не хватало окон. Неужели и неживым домам не хватает второй половинки? Или их кто-то забыл достроить? За их красоту отвечают рабочие. Может, эти здания бросили одни рабочие, а другие их еще не нашли?
О чём же она думала, когда всё это рисовала? Обычно на ее лице была легкая улыбка. Могут ли такие рисунки вызвать улыбку? Почему-то все эти дома наводили на меня грусть.
Последние страницы были пустыми. Интересно, что было бы на них? И что в других тетрадках? Я схватил на выходе только одну, верхнюю. Основная стопка осталась нетронутой, как и холсты. Но все они лежали в углу. Чтобы до них добраться, нужно было пересечь комнату, а на это у меня времени не оставалось. Быть застигнутым врасплох не хотелось, а быть пойманным за кражей - тем более.
На часах уже за полночь, можно принять душ и постараться поспать. А завтра на свежую голову решить, что делать дальше, как далеко бежать. Пока все попытки побега увенчались этой комнатой в отеле на окраине города. Сил не хватило, даже чтобы купить билет и улететь в другой город. Уже засыпая, я подумал о том, что завтра заставлю себя собраться и уехать. Нужно бежать.
Утро ясности не принесло. Спалось мне на удивление хорошо: ничего не снилось, ни разу не проснулся. Ничто мне не мешало, не вырывало из оков сна. Ни фуры, которые после одиннадцати начали активно подъезжать и уезжать, ни слышные через открытое окно смех и разговоры, ни шаги за дверью, ни приглушенные разговоры за стеной. Поэтому утро выдалось вполне хорошим. Сейчас снова была тишина - с улицы не доносилось ни звука.
Для меня всегда существовало два вида солнца. Одно солнце - слепящее, глядя на него, ты видишь только яркий свет. И потом, когда смотришь на другие предметы, они кажутся тебя блеклыми, все с черным оттенком. Даже сквозь солнцезащитные очки оно просачивается и слепит. А есть спокойное солнце, свет которого не заставляет тебя щуриться, отводить взгляд. Свет которого греет. Именно такое солнце встало у меня за окном, потихоньку пробираясь к зениту, оно грело своими лучами, вселяя надежду на будущее.