Его приступы, как тревоги, так и депрессии, явно следовали определенной схеме. Несмотря на огромное улучшение, в эмоциональном плане он чрезвычайно зависел от своей жены и от самых различных заместительниц матери. Его тревога и депрессия всегда возникали при какой-либо угрозе его безопасности вследствие фактической или символической утраты поддерживающей его заместительницы матери. Ранее он успешно противостоял враждебной, критически настроенной, кастрирующей матери своего более позднего детства. (В действительности он выслушивал реальные угрозы кастрации как от матери, так и со стороны крайне агрессивной тети.) Ему все еще приходилось иметь дело с травмой утраты хорошей, кормящей грудью матери в начальный период жизни и с серьезной инфантильной депрессией, которая возникла у него в связи с этим.
Содержание финальных стадий его анализа может быть оценено из нижеследующего краткого описания. В начале этого периода он сказал: «Я ощущаю намного большую уверенность в своей способности работать и наслаждаться жизнью, и мне теперь намного приятнее общаться с людьми». Однако в этот же самый месяц он испытал приступ паники после того, как выпил чашку чая в доме, где кто-то был болен раком. Он сломя голову прибежал домой и сказал жене: «Я выпил чаю в том доме и чувствую, что мне нужен желудочный зонд». Жена сказала: «Я приготовила кофе. Не хочешь ли его попробовать?» Он ответил: «Да, конечно», — и выпил две чашки, полагая, что это разбавит «плохой» чай. Он заметил: «Дома с матерью у меня было много пищевых причуд. Как только я уходил из дома, то легко мог есть то, от чего отказывался дома». Эта потребность в получении хорошей матери для нейтрализации внутренней плохой матери нашла простое отражение в трех сновидениях:
«Я снова был в университете и собирался пойти домой к матери, однако не желал оставаться с нею наедине. Я умышленно затягивал время и не мог заставить себя пойти домой».
«Я был счастлив, женившись, и крепко сжимал в объятиях свою жену и говорил ей, как я ее люблю».
Затем обе эти темы возникли одновременно в одном сновидении:
«Я пришел домой, чтобы проведать мать и сестру, но они, как всегда, на меня ворчали. Я мог мириться с этим, потому что у меня появилась очень хорошая подружка, которая меня опекала».
Он фантазировал об идеальной матери, которая защищала его в его внутреннем мире. Эта фантазия позднее стала очень важной.
Его психическая ситуация в то время была обусловлена тем, что его плохой объект находился у него внутри, и он должен был обязательно обладать широким набором материнских хороших объектов во внешнем мире для отражения депрессии. Эти хорошие материнские объекты распадались на две группы: помогающие женщины (его жена, домашняя прислуга, благорасположенная к нему женщина-коллега) и символические объекты (пища, сладости, поливитамины и определенные антидепрессанты). Угрозы всем этим объектам каждый раз порождали сильную тревогу, а затем депрессию. Когда «хорошая» домашняя прислуга заболела, он был «повержен в абсолютное уныние». На одной сессии он вспомнил, как тетя, которую он очень любил, которая жила с их семьей и делала всю работу по дому, умерла, когда ему было пять лет. Он очень тяжело переживал ее утрату, будучи оставлен на попечение матери и сестры и новой помощницы по дому, которая была приятельницей матери и объединялась с ней против него и его отца. Когда мы все это обсудили, он заметил: «Я крайне удивлен, насколько лучше себя чувствую. Однажды я целый день пробыл в постели, когда отсутствовала помощница по дому». В связи с этим ему приснилось, что его жена была похищена и тайно увезена, и он был в ярости. Постепенно все стало указывать на раннюю тяжелую травматическую утрату матери. Его проблема стала все менее и менее связываться с боязнью враждебно настроенной женщины и все более и более — с утратой помогающей ему женщины. В течение некоторого времени он очень хорошо себя чувствовал и сказал, что «лучше переносит последние неприятности».
Теперь он начал думать о сокращении сессий до одного раза в две недели и сократил прием лекарств с шести до пяти с половиной таблеток в день. Через полчаса у него развилась сильная сенная лихорадка. Он принял не недостающую половину, а две дополнительные таблетки, и сенная лихорадка утихла. Ранее ему говорили, что вначале для отучения его от наркотиков антидепрессанты были необходимы для снятия маниакально-депрессивных проявлений. В конечном счете, стало совершенно ясно, что они имели место, когда он защищался против прорыва в сознание очень ранней инфантильной депрессии. Его первоначальное пристрастие к наркотикам и его зависимость от своей жены и оказывающих помощь женщин, а также от меня как аналитика (при каждом кризисе он мне звонил и при необходимости имел дополнительную сессию) — все они были формами «вынужденного пристрастия к хорошей матери» в качестве защиты от глубокой депрессии ранней депривации со стороны матери. Возникновение сенной лихорадки как симптома, при его попытке обойтись без половины таблетки, грозило упрочиться. Вскоре после этого возникла вероятность того, что его жене придется заночевать вне дома, чтобы навестить своего заболевшего родственника. Сенная лихорадка разразилась с новой силой, и пациент снова вернулся к поеданию сладостей, от чего он ранее отказался. Разлука с женой не произошла, и сенная лихорадка прекратилась, а затем вскоре возобновилась опять, когда работавшая с ним женщина-коллега уехала в отпуск. Телефонная сессия со мной положила лихорадке конец.