Она замерла в таком положении на несколько секунд. Пальчиками, не глядя, прощупала канты, затем попыталась пролезть по внутренним сторонам бёдер к промежности. Подол мешался, кромки давили на ладонь. Что же, не так уж и неприлично… пока стою спокойно и прямо. Впрочем, вот и пришлось потихоньку, и ничего такого. Главное — ноги широко не расставлять, но и плотно сжимать не стОит, а то заметно это.
Так, с юбкой пока разобрались, а дальше поприседаем, понагибаемся, коленей не сгибая, а выйду из темницы — испробую сиденье на всех видах сидений. Может, и закидывать ногу на ногу научусь… нет-нет, это уже слишком. Может, ничего и не откроется, но уже поза больно фривольная, мальчики поймут так, что с тобой можно многое. Нет-нет, только одной так буду сидеть, развеивать стеснительность.
Опустим наконец глазки на свои прелести появившиеся. Ой, разошлись, разошлись бретельки! Скорее совместить, поправить на ключицах. Да, сейчас модно казать всё, что только натянуто на девушку, но просто чувство нехорошее, будто спадает с плеч одёжка. Она же привыкла к лямочкам, придавливаемым по всей длине блузкой или майкой, а тут всё врозь, будто усы у жука.
Заодно поправила и топик спереди. Лифчик-то бельевой, белый с кружавчиками, выглядывать ему ни к чему. Зато эти кружавчики подпучили чуток топик, взбугрили даже, а там, где материя идёт по гладким чашкам, впечатление какой-то плюшевости. Видна крохотная расщелинка, темнинка посереди верхнего края топика — это у неё-то! Ур-ра!
Легонько, кончиками пальцев погладила чашки сквозь материю. Странно, раньше она никогда этого не делала. Некогда, наверное, было, а на людях неприлично. Вот закрывать грудки ладошками — это да, но это совсем другое. А лёгкое поглаживание… грудь ещё подвыпятим… ого, почти полушария… нет, ничуть, но топик же скрадывает. Ужо в одном лифчике попробую… но и так неплохо.
Погладила всё, задевая кружева. Грудь благодарно откликнулась, в ней что-то шевельнулось, Ева ощутила, как напрягаются соски. Раньше она всегда стеснялась, когда это происходило порой, казалось, все видят и показывают на неё пальцами, хихикают. И первый — он, на которого у неё предательски среагировало тело. Уходила быстро… ох, не будем вспоминать! Сейчас всё по-другому, сейчас это хорошо… вообще, любые новые ощущения хороши. Может, удастся повторить без одежды, когда Прасковья Анисимовна уйдёт совсем, захлопнет её… не в шкафу, а в комнате, а пока просто стоим и переживаем накатившую волну разбуженного чувства.
Подпихнём грудки ладошками снизу. Ага, на топике складка, красивая довольно, но быстро исчезает. Может, загладить дома, чтоб держалась, но не по прямой же. Лучше уж сушить на себе стиранный топ и на стадии полусухости ваять своё тело, как скульптор из глины, высохнет — удивлю всех. Но это в перспективе, когда осмелею, а пока и так неплохо.
Вскинув голову, выпятив грудь, ходила девочка тихонько по шкафу и прислушивалась к себе. Потом взяла тряпку и продолжила мыть изнутри. Но и о себе думать не переставала.
Вот подняла руки, чтоб протереть выше головы. Ого, как вскинулись грудки! А не вылез ли лифчик из топика? Есть маленько, топ-то отстал. М-да, своя рубашка ближе к телу, вот и движется вместе с ним. Руки вниз — всё вернулось на место.
А вообще-то это неплохо, когда из-под голубого показывается полоска белого, да ещё с кружевами. Но достаточно ли белоснежное, бельё-то грязнится, оно же ближе к телу — вот только что думала.
Почему-то она подумала именно о чистом белье, когда в первый раз заскрипела дверца шкафа. Вот она — оборотная сторона глухой одёжды, в прямом и переносном смысле. Меняешь бельё раз в неделю, как ещё с детства привыкла, не думаешь, как оно выглядит, выглянув. А теперь надо думать, надо, раз решила на глаза людям в таком виде показываться. Скрип об этом показе и напомнил.
Испугалась чуток, ещё ведь неожиданно. Постояла в тёмном уголке, потом осторожно выглянула. Нет, никого, Прасковья Анисимовна в дальнем конце чем-то своим занимается, как и договорились. Сквозняк гуляет по лаборатории, наверное, он дверку и задел. Ага, вот она опять поскрипывает. Тёплый августовский сквознячок.
А ведь это нехорошо, что она так реагирует на скрип… да вообще на внешние раздражители. Раз уверена в своём самодостаточном виде, кто на тебя ни глянь, то не пугайся звуков, с которыми могут появиться новые глаза. Ну и что, если бы дверкой скрипнул человек? Та же Прасковья Анисимовна. Ведь Ева занята важным делом — уборкой в шкафу, и никто не заподозрит её в чём плохом или там в детской игре в прятки. А одета так, как хочет, не как деревенщина какая. Чего пришёл, не видишь — занята, что-то в этом роде не сказать, так дать понять.
Решено — на скрип не реагирую. Вот если за ним появится кто — то да, реагирую, но спокойно. Может, кто просто спросить хочет, где тут в корпусе туалет, найтись ведь может такая робяшка-стесняшка, что уже несколько дней вкалывает, и всё не ходила, терпела, и вот приспичило. Она, Ева, не такая, она узнала… правда, не в первый день, а сходила первый раз и того позже. Но бывают же и чудачки, что до сей поры никак.
В конце концов, всегда можно отфутболить к Прасковье Анисимовне, мол, "мы люди не местные"… Но с достоинством отфутболить, дескать, не видишь, что ли, что не по адресу обращаешься?
Была и ещё одна причина стараться не дёргаться. При испуге у Евы учащалось дыхание, а шкаф она мыла изнутри медленно, чтоб подольше в нём побыть, и пахло там… ну, сносно, но это если часто не вдыхать. Иначе обнаруживается вонь, кружится голова, хочется поскорее выбежать из "газовой камеры", но если ты пугаешься внешнего, выскакивать нелогично. Остаётся падать в отравленный обморок внутри, а это не выход. Нет, лучше не пугайся, девочка, сохраняй дыхание.
На всякий случай Ева пронаблюдала, на какой угол сквозняк колышет дверь, и решила в этих пределах себя сдерживать, внимания не обращать. Вот если посильнее…
И это "посильнее" настало. Уже стало удаваться игнорировать скрип, уже и радоваться стала, что вот скрипит дверь, а её это не колышет, как вдруг… дверца почти закрылась, в шкафу резко потемнело. Наверное, малая щёлка осталась.
Ева похолодела. Это не сквозняк! Не только сквозняк. А сто… кто? Автоматически затаила дыхание (вот после такой задержки и начинала сопеть по-страшному), сердце тук-тук-тук… А кроме этого ничего не слышно. Кто же это там? Нет, что-то шелестит, кто-то трётся о шкаф, вроде даже писк слышен. Нет, это явно не опасно. Выйти разве, посмотреть?