А ведь видел же, как глаза Эвы то и дело загораются гневным огнем, и все, если не считать ее присутствия здесь, подтверждало: ни о чем больше речи быть не может – все кончено, стрелка на путях со скрежетом перескочила, и не было силы, которая бы вернула ее на место: нельзя так поступать с человеком, произнесла она скороговоркой – слишком уж поспешно. Когда тебе надоедала семейная жизнь, ты бросался ко мне. А когда захотелось сохранить семью, стал обращаться со мной как со шлюхой. Жена тебя выперла, и ты пытаешься снова вернуться ко мне. Кто ты такой, в конце концов, что ты за человек?
Наш разговор не задался с самого начала – может, у меня сдали нервы? – но она уже уловила, с какой обидой в голосе я воскликнул: это для меня у тебя нет времени? Для меня? А все потому, что сказала: у меня мало времени, что тебе от меня нужно? – едва переступив порог, сразу после того, как я крикнул: входи, открыто! При ее появлении я подумал, что иначе и быть не может – когда-то в детстве я это уже видел во сне, не понимая толком, что мне снится: пустая квартира, женщина и этот ходивший ходуном от чьего-то присутствия шкафчик под сливом. И что дальше все покатится, как на американских горках в парке аттракционов – по одной узенькой колее сверху вниз, исключая тот краткий миг шаткого равновесия, который, похоже, был у нас уже позади. Окончательно же я это понял, увидев ее в дверях с раскрасневшимся, точно после бега, лицом, как если бы давно миновал назначенный час нашей встречи, но пришла-то она раньше времени, и это могло означать только одно: ее муж говорил правду. Поджидая ее, я почти верил, что он мне солгал. Я глотал горячий чай, обжигая рот, не в силах потерпеть, пока он остынет, у меня было ощущение, что Эва появится только через четверть часа; ведь мы договорились на пять. Чайник на плиту я ставил, чтобы чем-то себя занять, чтобы справиться со страхом, державшим меня на кухне, откуда я не в состоянии был уйти, хотя именно здесь страх донимал меня больше всего. Как заколдованный, я нервно кружил по пятачку перед кухонной мойкой и не смел ни на шаг отойти, а все происходило совсем как в моем детском сне, хотя в тот момент я его еще не вспомнил отчетливо. Покорно захлопнув шкафчик под сливом, я знал: как ни крути, достаточно малейшего толчка, чтобы обе створки разом распахнулись; то, что забилось внутрь, в какой-то момент на моих глазах начало вспухать, словно побежавшее тесто, теплое и клейкое, непослушными еще губами нечленораздельно мыча свою угрозу: Только посмей уйти – я убью ее, а пока так и быть посижу здесь, и полезло из меня, и, как я ни пытался его сдержать, вырвалось наружу непомерно разросшимся насекомым, похожим одновременно на обезьяну и на медведя; студенистое и блестящее сперва, оно растеклось темной лужей густой жидкости, хлынувшей из-под моих ногтей на пол. Поначалу я не мог сообразить, что происходит. Ощущая только одно: как мне больно. Больно.