Другие видят причину религиозной активности в открывшейся возможности «утолить тоску по близости к Богу». Но позвольте! Ведь тосковать человек может только по тому, чем он обладал ранее, по ушедшему из его жизни. Однако те, которые действительно тосковали по отнятой у них Церкви Христовой, физически дожили до ее возрождения в подавляющем меньшинстве. Да и они (разве кроме тех, совсем немногих, кто и под дамокловым мечом репрессий сохранял многолетнюю связь с Церковью) теперь должны были заново открывать ее для себя: к сожалению, время изменяет людей не только внешне, но и нравственно. Следовательно, в обновленном потоке прихожан эта категория не самая многочисленная. А кто же составлял большинство?
Как это, на первый взгляд, ни парадоксально, но храмы заполнялись в основном теми людьми, которым еще совсем недавно внушали, что религия – это историческая иллюзия и опиум для народа, что церковь – пережиток, несовместимый с коммунистическими идеалами (во времена хрущевской «оттепели», например, в стране было закрыто более десяти тысяч церквей, почти вдвое сокращено число приходов). Казалось бы, эти люди, с их воинственно-атеистическим мировоззрением и партийно-комсомольским воспитанием, должны были испытывать к церкви если уж не антипатию, то по крайней мере глубокое равнодушие, но только уж не симпатию. И тем не менее, если в 1991 году атеистами называли себя 40 % граждан России, то в 2005 – 15 % (Вологодская епархиальная газета «Благовестник» № 1-3, 2007 г.).
На самом деле никакого парадокса здесь нет, все закономерно и объяснимо. Божественный эксперимент с людьми (в данном случае – с Россией и россиянами) на каждом из его этапов проводится в строгом соответствии с условиями, задаваемыми Творцом. Изменяются условия, и в соответствии с этим изменяется поведение людей, характер их отношения к себе подобным и к общественным институтам (в том числе – и к Церкви).
Поскольку любой резкий переход к новым чуждым условиям жизни болезненно отражается на психическом и физическом состоянии людей, Творец с целью частичной адаптации участников эксперимента к этим условиям смягчает его введением сравнительно небольшого предварительного этапа, на котором еще существуют старые привычные условия бытия, но уже проявляются тенденции к их отмиранию и вытеснению условиями новыми. Образно говоря, это начало конца.
Таким этапом, соединяющим и одновременно отделяющим «эпоху застоя» от «эпохи становления капитализма», является «период перестройки и гласности» (1985-1991 гг.). Именно в это смутное время и происходят существенные позитивные перемены во взаимоотношениях государства и Церкви, стимулируемые подготовкой к празднованию тысячелетия введения христианства на Руси. Открывается новая страница в истории православной Церкви, но прежде всего открываются сами церкви (храмы) для возросшего потока прихожан. Случаен ли тот факт, что возрождение Церкви состоялось именно в период горбачевской перестройки? Не подлежит сомнению: это – промысел Творца.
Воистину, «чудные дела Твои, Господи!» (Пс. 88,6).
* * *
В конце застойного периода «застоявшимися», естественно, оказались и условия существования советского человека со всеми присущими им плюсами и минусами. Гарантом стабильности этих условий была КПСС, защищавшая права личности (и небезуспешно!) и одновременно наставлявшая ее в исполнении обязанностей. Большинство людей пребывало в состоянии стабильного усредненного комфорта во всех сферах жизни и чувствовало себя достаточно защищенным. Поэтому молитвенно испрашивать в храме у Господа, Сущего на небесах, избавления от лукавого, то есть защиты от господ земных, явной необходимости у людей «с лжехристианством внутри каждого из нас» [3], с. 55 не было, а значит, не было и нужды в самой Церкви, храмах.