— Ну, а теперь прощай, юный храбрец, — сказал Моцарт. — Ты даже и не представляешь, какую услугу ты нам оказал… Отныне эта флейта будет незримо охранять красоту и мудрость, накопленную поколениями людей… Пройдут века, и вся музыка, которая была нами задумана, ещё не известная никому, зазвучит в полную силу, она превратит землю в райский сад! Верю, что ты доживёшь до этой поры.
— Прощай и не забывай нас, — сказал Бородин.
— Будь так же решителен и смел во всех твоих добрых делах!-сверкнул глазами Бетховен.
— Музыкой воспитывай сердце, — посоветовал Чайковский.
— Ищи в ней не только усладу, но и опору, — пожелал Шопен.
— Не унывай, — улыбнулся Россини.
— И ещё один совет: не бойся Табольда. Без этой флейты он ничего худого не сможет тебе сделать… Он, как чумы, боится яркого света, помни об этом и действуй смело, — добавил Берлиоз.
Последним ко мне подошёл призрак в большом белом парике и, приложив руку к сердцу, низко поклонился.
— Сейчас ровно полночь, — сказал он. — Завтра в это самое время исполнится то, о чём вы нас просили, наш маленький юный господин. Мечта вашего деда исполнится для вас в эти часы. Завтра весь ваш дом станет вместилищем звуков Орфея… С ними вы услышите то, что недоступно земным ушам. Вы увидите то, что недоступно земному взору. Это будет наградой вам за вашу достойную удивления смелость и щедрость! Последний раз мы придём сюда, но вы никого из нас не сможете увидеть. Звучать будет только музыка, — та самая, о которой нас просил великий музыкальный мастер. Теперь же у нас осталась только одна, последняя просьба к вам, наш маленький господин: откройте дверь комнаты и затем входную дверь, — мы ведь не можем пронести сквозь стену материальную вещь… И — прощайте!
После этих последних слов он поклонился ещё раз, потом закрыл футляр и взял его в руки.
Со свечей в руках я повёл их вперёд. Мы миновали порог комнаты, прошествовали по клавишам половиц, прошли мимо чулана. Я открыл входную дверь, и за порогом дома остановился, пропуская моих гостей вперёд. Под тяжким, как литое серебро, светом полной луны они слабыми воздушными тенями, один за другим, начали отрываться от ступенек нашего крыльца и уноситься куда-то к листьям тополя, проводам электропередач, сиянию звёзд — всё выше и выше, пока не растаяли совсем. Я долго смотрел им вслед, надеясь ещё что-то увидеть… Смотрел очень долго. И только потом заметил, что по моему лицу, обжигая его, текут слёзы.
XVIII. Машенька
В эту ночь я отправила моего Вовку спать, а сама уснуть всё не могла — невесёлые мысли одна за другой приходили в голову.
Давно уже прошли те первые дни, когда мы с Вовкой, внезапно став хозяевами большого дома, не знали, куда деться от радости и удивления. Теперь всё чаще я думаю: а по силам ли нам это хранилище старых музыкальных чудес? Ко многому здесь я так и не сумела привыкнуть: к музыкальному звучанию половиц, к их неожиданным ночным голосам, к поведению дверей, которые открываются и закрываются сами собой, а главное — к непонятной, странной, пугающей музыке, которая доносится из ЗАПЕРТОЙ комнаты!
Вообще мы все трое (если считать кота членом семьи) ведём какую-то призрачную жизнь: по ночам слоняемся, шепчемся, прислушиваемся к звукам и шорохам, и нервы напряжены до предела. В конце концов, способны ли мы действительно стать хозяевами этого во всех отношениях странного дома? Зачем дед придумал его? Представлял ли он, что обрекает всех, кто будет в нём жить, не спать по ночам и решать неразрешимые загадки?
Мне бесконечно жаль, что я не смогла встретиться с Елисеем Егоровичем, не смогла с ним о самом тайном поговорить, обо всём расспросить его… По всему видно, он был очень одинок. Ему нужен был хоть кто-нибудь, кто мог бы его понять! Приёмная дочь, увы, так и не сумела приблизиться к нему душевно хотя бы на расстояние протянутой руки. И даже родные, которых он растерял одного за другим…
Непостижимый человек. Музыкант, фантазёр, конструктор, воин, изобретатель, сказочник. Сумел ли он сделать хоть десятую часть того, на что была способна его неугомонная фантазия?
Час-другой пролежав с открытыми глазами, я почувствовала, что заснуть мне и сегодня не удастся. Зажгла я ночник, подошла к дедушкиному секретеру, открыла его и взяла оттуда тетрадь, уже полюбившуюся мне, — кладезь всяких историй, легенд, размышлений. Мне хотелось понять, наконец, — чего же он хотел? Была ли у него чёткая цель? Для чего вообще прожил жизнь этот непонятный всем человек?
Тетрадь была прочитана только наполовину. Я открыла её на закладке. Прежде чем читать, поглядела в окно. За окном на небе висела абсолютно круглая, шершавая и страшная луна. В коридоре вдруг завыли, завизжали, запели половицы… Нет, я не кинулась смотреть — кто там. Не стала и оглядываться, прислушиваться… Надоело. И потом, всё равно от этого никакой пользы: за полтора месяца я так и не могла постичь, какими тайными пружинами приводится в действие музыкальная шкатулка дедушки Елисея…