– А выбор?
– Какой выбор? – опешила Кошкина.
– Есть у вас разрешение на работу с хорошими стеснительными мужчинами? Судя по вашему молчанию, нет, правильно?
– Вы это к чему?
Шурик усмехнулся:
– А к тому, что у вас могут быть проблемы. Дошло?
Кошкина все еще сопротивлялась:
– Пока не очень.
– Впрямую указать?
– Уж будьте так добры.
– Разрешения у вас нет, сами понимаете. А я, например, могу вернуть вам хотя бы стоимость хрустального рога.
Анечка Кошкина ошеломленно выдохнула:
– Вы что? Неужели так? Вы правда от Кости?
– С этого и следовало начинать, – удовлетворенно заметил Шурик. То, что Анечка Кошкина назвала имя Соловья, ничуть его не удивило. – Хорошо бы теперь нам увидеться.
– Только не сегодня.
– Почему не сегодня?
– Ну, вы же видите, я на дежурстве.
Шурик не стал спрашивать, где это она дежурит.
– Завтра в два, – сказал он, опасаясь, что Кошкина раздумает. – Около «Русской рыбы».
Две неразлучных подруги желают создать семью нового типа – две жены и один муж. Ищем счастливца.
Шурик допил пиво и снова выдвинулся на балкон.
Снизу тревожно доносилось пьяное сипение бывшего бульдозериста: «Да ему скоро полморды снесут! Одним махом!» Неясно, кого Лигуша имел в виду, но звучало тревожно. «Много ты знаешь!» – возражал Горгос. «Точно, полморды! Одним выстрелом!» – «А мне наплевать! – без всякого акцента кричал парагваец. – Мне вообще наплевать, я в Асунсьон еду!»
Вдруг налетел ветерок, зашуршала листва.
Потом, сверкнув сквозь тьму, грохнул внизу выстрел.
«Соловей, черт возьми!» – дошло до Шурика. Не задумываясь, он махнул с балкона в высокую клумбу, заученно перевернулся через плечо и вскочил на ноги. Прямо перед ним возник человек с обрезом. Победно вскинув руки, он вопил: «Полморды! Одним выстрелом!»
Коротким ударом Шурик уложил убийцу на землю.
«Не помог Лигуше… Не помог дураку… – клял он себя. – Оставил дурака без защиты…» Обрез полетел в кусты и самопроизвольно пальнул из второго ствола. Было слышно, как в кафе бьется посуда, шумно падают на пол люди.
– За что ты его? – Шурик заломил руку убийцы.
– За дело! Исключительно за дело! – Убийца был в эйфории. От него густо несло спиртным. – Полморды! Одним выстрелом!
– Но за что? За что ты его?
– А тебе за что нужно?
– Как это мне?
– Ну не мне же. Я тебя спрашиваю.
– Подожди, не дергайся! – приказал Шурик. – Ты арестован по подозрению в убийстве. Смотри, – полез он в карман за удостоверением.
– Это ты будешь смотреть мои бумажки, – обрадовался убийца. – На твои бумажки мне наплевать. Это не я, это ты будешь изучать мои бумажки!
Поддав придурку ногой, Шурик выпрямился. Тощий официант в кафе деловито собирал битую посуду. «То день ВДВ, то ночь Пограничника… А то бандиты придут, сладких ликеров требуют…»
– А ведь точно полморды! – сгрудились на террасе мужики. – Прав Иван!
Все почему-то смотрели в сторону зарослей. И Шурик туда посмотрел. В уютном свете фонарей пригибался на бегу Константин Эдмундович. С серпом в откинутой руке, с полуснесенным картечью лицом…
– За что его так?
– А за дело! За дело!
Мнимый убийца был в восторге от содеянного и попытался шагнуть в кафе прямо через ограждение.
«Закрыто!» – остановил его официант.
«Так полморды же!»
«Вот и топай теперь домой».
– Как это домой? – удивился Шурик. – Он же арестован.
– Арестован? Ну надо же! – в свою очередь удивился официант. – А куда, интересно, ты поведешь этого придурка? Его никто не примет. Это же Дерюков. Он псих. От него даже дурдом отказывется.
Глава IV. «Я лечу сильными средствами…»
Москва. 2 октября 1641 года
Сенька Епишев, дьяк Аптекарского приказа, с большим недовольством смотрел на бородатого помяса, выставившего на стол тяжелую тускло поблескивающую шкатулку. Не след приносить в Аптекарский приказ вещи, не связанные с прямыми делами. В Аптекарский несут сборы лекарственных трав и цветов – это важное государево дело. Если ты истинный помяс, если ты истинный собиратель трав, сберегатель жизни, собирай травы да коренья, очищай их, перебирай тщательно, чтоб земля не попала в сбор, суши собранное на ветру или в печи на самом лехком духу, чтобы травы да коренья от жару не зарумянились. И в Аптекарский приказ, само собой, сделанный сбор неси не в какой-то железной шкатулке, невесть где выкованной, а в легком лубяном коробе.