Все же точил дьяка бес любопытства. Не стой помяс Фимка Устинов напротив, пуча на дьяка бессмысленно голубые глаза, суетливый палец Сеньки Епишева давно бы лег на алую бросающуюся в глаза вмятину на темной, как бы неведомым огнем опаленной крышке. Непонятно, как шкатулка открывается… И вообще… Где это в тундре, в сендухе дикой, в халарче необитаемой отыскал помяс такую вещицу?
Земли у нас немеряны, горделиво подумал дьяк. Идешь на север, идешь на восток, версты да версты. Ни он, умный дьяк, ни глупый помяс Устинов, ни многие другие промышленники, даже сам царь-государь и великий князь всея Руси Михаил Фёдорович не знают, по каким берегам и рекам проходят восточные да северные границы державы. Идешь, слева речка выпадет, справа серебряная жила откроется, хоть руби ее топором. На камне орел сидит, прикрылся, как серой шалью, крылом, голову из стороны в сторону поворачивает, робкая самоядь спешит в снегах на олешках, рухлядь мяхкую, дорогую спешат доставить в казну…
Откуда в тундре такая шкатулка?
Где самояди взять медь? Или то золото?
Нет, дурак, дурак Фимка Устинов! Выставился выпученными немигающими глазами, пришептывает виновато: вот-де искал везде, всякие травы искал. И траву колун, к примеру, цвет на ней бел. Горьковата трава колун, растет при водах, но не на каждом озере. А он искал. И корень искал – просвирку. Тоже растет при воде от земли в четверть, а ягода на корне том чуть меньшая, чем курье яйцо, видом зелена, на вкус малина…
Дьяк с укором слушал пришепетыванья помяса.
Безумен Фимка, думал. В долгом одиночестве человек всегда как бы сламливается, становится открытым для самых слабых бесов. Вот бесы и настигли Фимку Устинова, подсунули ему шкатулку. Он в гиблых местах всякой скаредной пищей питался, много непонятного видел, – без греха такую шкатулку, тяжести необычной, из пустынных землиц не вынесешь. Сибирь, известно. Там карлы живут в локоть величиной, не каждый такой осмелится один на один на гуся с ножом выйти, там на деревьях раздвоенные люди живут, их пугни, они с испугу раздваиваются и падают в воду…
Палец дьяка сам собой лег на алое пятно.
Вот истерлось, видно, за какое-то долгое время.
Помяс говорит, что вдруг ссыпался перед ним крутой берег. Древний, рыхлый. Подмыло, значит, его водой. А в глине, какая на землю ссыпалась, металлическая шкатулка открылась. Удивился помяс, никогда ничего такого не видел в сендухе, потом задумался: государево, видно, дело, нельзя такую вещь оставлять дикующим! И даже вскрыть не решился – законопослушен, богобоязнен, так и нес на плечах по тундре.
Глупый помяс! Совсем одичал в сендухе.
Палец дьяка наконец лег на алый кружок.
Он, государев дьяк, только глянет, не потерялось ли что из шкатулки.
Только и всего. Глянет и сразу передаст все наверх. Он понимает, дело, похоже, впрямь государево. Потому и нажал пальцем алое пятно.
Изумился. Будто металлическая струна, напрягшись, лопнула.
Долгий звон вошел в стены приказа – легкий, ясный, будто птичкины голоса славу Господу пропели, а сама шкатулка, обретение дьявольское, морок, наваждение, начала стекленеть, подрагивать, будто постный прозрачный студень, и сама собой растаяла в воздухе.
– Свят! Свят!
Крикнул на помяса:
– Людей тут пугаешь!
Фимка Устинов тоже честно пучил испуганные наглые глаза, левой рукой растерянно держался за бороду. Не было у него сил возразить дьяку. Сам шептал: «Свят! Свят!» И дышал густо.
14 июля 1993 года
Лучше всего праздничный вечер запомнится вашим гостям, если вы отравите их копчеными курами, купленными в магазине «Алау-2», ул. Горького, 19.
Шурик раздраженно проглотил слюну.
Совсем собравшись позавтракать, он не нашел в кармане бумажник.
Скорее всего, выронил вчера, когда прыгал с балкона вниз. Ладно. Пускай. Вот еще одна возможность проверить талант Лигуши. А еще Анечка. Вот какая хитрая у нас Анечка. Работник библиотеки, можно сказать, работник культуры, а подрабатывает телефонным сексом. Да еще безумец Дерюков, стрелявший в Константина Эдмундовича…
Как выяснилось в отделении, куда Шурик доставил человека с обрезом, Дерюков действительно совсем недавно вышел из психлечебницы, закрытой по финансовым обстоятельствам. Печальным, разумеется. А Дерюков еще с детства жил светлой мечтой: победить всех каменных гостей, заполонивших его страну и его город. Первооткрыватели, первопокорители, герои, спортсмены, балерины, землекопы, просто неизвестные мужчины в орденах, в мускулах, в шляпах, – все они стояли у Дерюкова поперек горла. «Куда ни сунься, – кричал в отделении Дерюков, – везде каменные гости. Растут, как грибы после дождя. На детские садики денег у нас нету, – кричал безумец, – даже психушку для нормальных людей закрыли, а как соорудить монумент, так есть миллионы! Да еще Максимки!»