— Но только не в вашей семье.
— Разумеется, нет. Наша мама слишком высоко витает в облаках, чтобы отдавать кому-то предпочтение. Ты ведь знаешь, она не совсем от мира сего и каждый раз выглядит несколько удивленной тем фактом, что мы все у нее есть. Я иногда думаю, что если бы ей сообщили, будто нас доставил в этот мир аист, то она бы поверила. Она вообще не помнит о том, как мы родились. Так что мы не перестаем изумлять ее.
— Ваша семья — самая замечательная из всех, которые я встречала. Я бы очень хотела иметь такую семью, — с тоской в голосе произнесла она.
— Свои собственные проблемы всегда кажутся сложнее, чем у других, поскольку ничего не знаешь о прошлом других людей. Поверь мне, у каждой семьи припрятан свой скелет в шкафу. Я уверен, что ты бы очень удивилась, узнав о некоторых из наших проблем, — сообщил он и рассмеялся.
Но Федерика ему не поверила. Она усомнилась даже в том, что они вообще имеют представление о проблемах.
— Полагаю, что желание мамы выйти замуж вполне естественно, — сказала Федерика, срывая подснежник и вертя его между пальцами.
— Каждому человеку нужен кто-то, — философски заметил Сэм.
— Кроме папы. Ему вообще никто не нужен.
— Ты никогда не говоришь об отце. Это потому, что тебе стыдно за него?
Федерика не стала бы отвечать на такой сугубо личный вопрос никому другому, но она доверяла Сэму.
— Да, — ответила она, разрывая цветок на мелкие кусочки. — Я так хотела бы, чтобы у нас была нормальная семья. Такая, как ваша. Когда я была маленькой и мы жили в Чили, папа обычно гулял со мной по берегу, или мы отправлялись в Вину, чтобы полакомиться сэндвичами с палта и погреться на солнышке. Мы ездили в гости к родителям отца в Качагуа. Было так хорошо. Хотя он и нечасто появлялся дома, но каждый его приезд заставлял меня буквально парить в облаках, и еще я всегда знала, что, уехав, он обязательно вернется. В шкафах отца висели его вещи, а на полках в гостиной стояли его книги. Повсюду в доме находились свидетельства его незримого присутствия. А сейчас нет ничего. Видишь ли, в Вине каждый знал Рамона Кампионе. Он широко известен в Чили как знаменитый писатель, поэт, и все считают его очень умным и талантливым. Я так гордилась им. А здесь никто даже не слышал о нем. Если бы не его письма, я сама могла бы подумать, что все это выдумала.
— О Феде, — вздохнул он. — Мне так жаль. Это просто ужасно. Ты никогда не выдавала своих чувств и не говорила о нем, поэтому мы полагали, что с тобой все в порядке. Что же тебе теперь делать? С его стороны было просто чудовищно так предать тебя.
— Неужели на самом деле можно все так легко забыть?
— Он забыл, поскольку, вероятно, его мучает чувство вины, когда он вспоминает о своем проступке. В этом смысле это легкий выбор в виде тотального уклонения от воспоминаний.
— Я всегда возводила его на пьедестал! — воскликнула она.
— Никто не застрахован от падения, Феде. Даже Рамон.
— Но семь лет — это нечто большее, чем просто беспечность, — возразила она.
— Неужели действительно так долго? — спросил Сэм, испытывая по отношению к ней глубокое сочувствие. Сейчас она напомнила ему одного из раненых питомцев его матери.
— Да. Обычно он регулярно писал. Но вот уже шесть месяцев я не получаю от него писем, хотя продолжаю постоянно ему писать. Боюсь, что однажды я тоже его забуду. Но мне не хочется, чтобы я не узнала его, когда в один прекрасный день он появится. — Ее голос снова задрожал, когда горло сжалось от печали. Пытаясь сдержать слезы, она очень широко открыла глаза. — Мне следует злиться на него, но я не могу. Я хочу только одного — чтобы он вернулся домой.
— Ты можешь поговорить об этом со своей мамой? — спросил Сэм, подвигаясь ближе к ней и обнимая ее.
— Смогу. Но мама очень ранима. Она ненавидит папу, поэтому я не могу упоминать его имя в доме. Хэл его вообще не помнит. Артур сейчас для него стал отцом в большей степени, чем папа раньше. Но для меня он никогда не будет отцом, никогда, — всхлипнула она, и слезы наконец прорвали ее оборону и потекли по щекам.
Сэм старался успокоить ее, обнимая за плечи, а также дал ей самый лучший совет, который только мог придумать.
— Поговори с мамой. Нет ничего хуже неопределенности. Ты не знаешь наверняка, собирается ли она сказать «да» занудному Артуру, и ты не можешь знать, если она даст согласие на брак, что это будет означать для тебя лично. Ты обязана это выяснить. Возможно, в ее планы вовсе не входит отъезд из Польперро.
Федерика утвердительно кивнула головой и засопела.
— Я спрошу у нее.
— Хорошо. Обязательно дай мне знать, что она скажет.